плохого не посоветуешь.
Изменив курс, через сорок минут подъехали к кардиологическому центру на Рублевке.
Еще через пятнадцать минут, после всех больничных формальностей, подошли к палате реанимационного отделения.
У двери на стуле сидел охранник – тот самый, что спрашивал вчера у Алины, не нужна ли ей машина.
Увидев ее, он встал по привычке и сказал сухо, вежливо, без симпатии:
– Здравствуйте, Алина Андреевна. Григорий Валентинович просил сдать сотовые телефоны. Извините.
Ника взглянула на Алину. Та пожала плечами – мне все равно.
Оставив телефоны у охранника, вошли в палату.
Буров лежал на кровати под одеялом, опутанный трубками и проводами, с кислородной маской на лице, а у окна сидела медсестра средних лет.
Повернув голову в их сторону, Буров сделал знак медсестре. Та сняла с него маску.
– Вдвоем пришли? – произнес он голосом, в котором трудно было разобрать эмоции. – Хорошо. История не закончена, не сказаны последние слова.
– Дашенька, – обратился он к медсестре. – Вы не могли бы оставить нас на несколько минут?
Заметив, что та хочет возразить, он прибавил:
– Пожалуйста. Я не умру прямо сейчас, обещаю.
Медсестра вышла из палаты, бросив перед тем обеспокоенный взгляд на мониторы жизненных показателей.
– Возьмите еще один стульчик, присядьте, – сказал Буров посетительницам.
– Мы ненадолго, постоим, – ответила Алина.
На сером лице Бурова темнели глаза. Они, казалось, видели что-то не только в этом мире, но и в другом. Это были глаза умирающего.
Буров прислушивался к грозе за окном.
– Странно думать, что это, наверное, последний дождь в моей жизни, да и тот я не вижу и не чувствую. Сколько стоит возможность выйти сейчас под дождь?
– Можно покороче? – резко сказала Алина. – А то я сейчас расплачусь, так мне тебя жалко.
– Мне себя тоже не жалко, в этом мы с тобой сходимся.
Буров перевел дух, сделав несколько хриплых вдохов-выдохов.
– Если коротко, – продолжил он после паузы, – то не будет завещания. И развод я тебе тоже не дам. – Он растянул серые губы. – Бери всё и делай с этим что хочешь. Дальше не мои заботы. Я иду к Ване. Я хотел объяснить тебе про отца, сказать, что не все так просто в той истории, но не буду. В этом нет смысла. Все смыслы исчезают, когда умираешь.
Ника взглянула на Алину.
Алина застыла неподвижно на фоне мониторов и белых стен реанимации.
– У меня больше никого нет, – сказал Буров. – И я правда любил тебя. И люблю. Извини, пожалуйста, пусть тебе и не нужны мои извинения.
– Это твоя месть напоследок – твои деньги? – спросила Алина.
– Ты можешь сделать с их помощью что-нибудь хорошее.
– Для восстановления баланса добра и зла, – прибавила Ника.
Алина посмотрела Нике в глаза.
Ника кивнула.
– Если это всё, мы пойдем, – сказала Алина. – Счастливо оставаться.
Буров приподнял правую руку:
– До свидания. Береги будущее, раз уж мы не смогли сберечь прошлое.
В это время за спинами Ники и Алины открылась дверь.
Они не обернулись. Это пришла медсестра, обеспокоенная состоянием здоровья тяжелого пациента.
Ника и Алина смотрели на Бурова, а он смотрел на дверь.
Темные запавшие глаза остановились. Губы дрогнули по-старчески.
Ника обернулась.
На пороге стоял Иван Буров.
26. Возвращение
– Здравствуй, пап, – сказал Иван. – Давно не виделись.
Буров-старший беззвучно шевелил губами, приподняв голову с подушки.
Иван подошел, наклонился и обнял его:
– Мы еще поживем. Держись.
– Ваня…
– Все расскажу. Не волнуйся, ложись. Вот так, отлично.
Иван присел на край реанимационной кровати, лицом ко всем, и взял отца за руку.
– Алина, Ника, привет, – невесело поздоровался он с девушками.
Те в ответ молча кивнули, не сумев ничего сказать.
– Простите меня все, – сказал он. – Скверно вышло.
– Некоторое время назад появилась информация, – продолжил он, – что меня хотят досрочно отправить на тот свет. В ОАЭ приехали какие-то люди, потом уехали, потом снова приехали. Позже я узнал, что меня ждут в России, где проще решать такого рода вопросы.
Иван помолчал.
– Можно было б тряхнуть исполнителей, но толку было бы мало, – сказал он. – Поэтому мы и затеяли весь этот спектакль. Это была моя идея. Поначалу никто не хотел с этим связываться, но, когда я узнал, что Ника едет в Стамбул, пазл сложился. Я тоже приехал, с поддержкой.
– Халаф из органов? – спросила Ника.
– Ашур и Хабиб – тоже. Работала команда из Эмиратов, Турции, Испании и России. Соблюдались меры безопасности, но иногда я их нарушал. Как в случае с яхтой.
Ника вспомнила тот вечер. Быстрый секс в темной каюте с сотрудником спецслужб ОАЭ при исполнении. Служба – службой, а дружба – дружбой.
– Команда мониторила обстановку, – продолжил Иван. – Мы знали, что в Стамбул прибыли специально обученные люди по мою душу, не дилетанты в синих кроссовках. Их взяли в разработку. Нужно было спровоцировать заказчика, заставить его дернуться, выдать себя.
– Горшков? – тихо и хрипло спросил Буров.
– Да.
– В итоге они отказались от планов убить меня в Стамбуле и купили билеты в Москву, – сказал Иван. – Так что пришлось поработать за них и спутать их карты. Они растерялись. Организатор позвонил Горшкову. Горшков взял трубку. Они говорили по мессенджеру, но Горшков не знал, что испанцы его слышат. У них уже был ордер на его арест за отмывание денег в Испании. Все записывалось. Ника, твою встречу с ним тоже слушали.
– У него же есть детектор жучков.
– Снимали звук лазером со стекол. Старый способ, но господин Горшков, к счастью, не озаботился электромагнитной защитой на стекла.
– В случае с нападением на тебя прослушка, к сожалению, не сработала, – сказал Иван. – Ничего такого не услышали, не смогли предотвратить. Да и турки недоработали с товарищем в синих кроссовках. Хорошо, что я настоял на том, чтобы тебя охраняли. Плохо, что отпустил тебя в Барселону. Ребята, кстати, спрашивают, не дашь ли ты им видео, которое показывала Горшкову? У них есть звук, но нет картинки.
– Нет, не дам, – сказала Ника. – Пусть останется у меня, на всякий случай.
– Ясно.
Ника поймала на себе взгляд Бурова-старшего. Слова о видео потерялись на общем фоне, и он ничего не спросил.
– Горшкова арестовали, – сказал Иван. – Специально обученных – тоже. Организатора взяли в Красноярске. Ника, это он звонил тебе. Трудился на два фронта.
– Передавай ему от меня привет.
– Обязательно.
– Ваня, забери у Горшка «Истанбул Иншаат», – сказал сыну Буров-старший. – Пожалуйста.
– Заберите. – Он посмотрел на Алину. – Теперь это ваша проблема, а не моя.
Он сжал руку Ивана слабыми пальцами.
– Ну ты и пошутил, сынок, – сказал он. – Угробили старика на пару с этой страшной женщиной. – Он кивнул на Веронику.
– Извини, пап. Он бы не остановился.
– Я знаю.
Иван Буров встал с кровати, подошел к Нике и обнял ее:
– Извини.
– У меня крепкое сердце, ты же знаешь. Но было грустно, признаюсь честно. Хороший получился спектакль.
Иван вернулся к отцу.
Вошла медсестра. Строго на всех взглянув, она посмотрела на мониторы и нахмурились:
– Григорий Валентинович, что-то вы разволновались. Пульс, давление.
– Дашенька, – сказал Буров. – Сегодня самый счастливый день моей жизни. Теперь и умереть не страшно.
– Вам еще жить да жить, – бодро сказала медсестра, но вышло как-то фальшиво, и ей самой стало неловко от этой фальши.
По стеклам стучал ливень. Гремел гром.
В палате молчали.
– Если тут всё, я пойду, – сказала Алина. – Не буду нарушать семейную идиллию.
Иван непонимающе смотрел на Алину.
– Прощай, – сказал ей Буров. – Береги будущее.
– Потом тебе расскажу, – прибавил он, обращаясь к Ивану. – Даша запрещает волноваться.
– Я тоже пойду, – сказала Ника.
– Созвонимся, – сказал Иван. – Как там мама и сестра?
– Нормально. Хочу забрать их. Спасибо, что приютил.
– Не за что. Я не знаю, когда прилечу. Посмотрю, как тут папа. Пусть пока побудут, без проблем. Там хорошо, только жарко.
Буров-старший смотрел на Алину, а она опустила взгляд.
Он приподнял руку, прощаясь.
– Все было не зря? – спросила Ника.
Буров смотрел ей в глаза темными запавшими глазами:
– Нет, Вероника, не зря. Все хорошо. Вы тоже
