Книга Сон о принце - Эсфирь Серебрянская

– М-да, хороша случайность! – не смогла не заметить я.

– Тем не менее, не в этом суть. Представь себе молодого студентика, неизбалованного женским вниманием, который внезапно узнает, что будет отцом…

– Похоже, кой-какое внимание все же было.

– Почти не было. Точнее, не был избалован, пока не познакомился с твоей матерью…

– Обойдемся без подробностей?

– Почти обойдемся. Просто скажу, что меня втянули в спор на бутылку шампанского: я должен был пригласить на свиданье первую попавшуюся девчонку. Можно сказать, почти взяли на слабо. Но я этих доставал решил обдурить, подошел к девчонке и, рассказав все откровенно про пари, предложил разыграть восторженность мной, а потом уйти и распить вдвоем бутылочку.

– А поутру они проснулись…

– … и пошли каждый своей дорогой. А вот через три месяца…

– И ты как честный человек…

Отец кивнул:

– Только, дочь, понимаешь, признание ответственности – это шаг разума, а не чувств.

– Обидно слышать.

– А говорить стыдно, – признался отец, – но врать еще стыднее.

Я «принюхалась» к его ощущениям – действительно не врет, и действительно стыдно. Однако мне этого было мало:

– Получается, ты хочешь дружиться из-за своего стыда?

– Скорей из-за осознания, что не хочу быть тебе чужим человеком.

Замолчав, он провел пальцем по краю стола. Выжидая, я не перебивала его молчание. И хотя чуйность о многом рассказала, мне требовались слова. Палец добрался до угла и отец, вздохнув, продолжил… излучая боязнь и решительность:

– Я знаю, что многое потерял-упустил. Жалею, что не умилялся твоими первыми шагами. Что не ходил на утренники в детсад. Да чего перечислять все «не»! Их слишком много скопилось. Я только теперь осознал, что это неправильно… Мне больно это осознавать. Словно я задолжал тебе целую жизнь… Опоздал на целую жизнь… Но… Тут… – палец пустился в новую прогулку по краю столешницы.

Я встала из-за стола, подошла и, обняв, поцеловала его в колючую щеку:

– Мы, пап, никогда не будем чужими людьми.

– Ох, спасибо, Ленок! – он крепко обнял меня в ответ и… стал заходить ко мне пореже. А потом вообще перешел в другую компанию.

В следующий раз серьезно поговорить с отцом мне довелось только через год. Хотя это не я с ним, а он со мной разговаривал, поскольку горе от одновременной потери бабушки и деда сделало меня практически невменяемой. В смысле моя реакция на внешние раздражители свелась к минимуму. Словно пустота, постепенно выраставшая вокруг меня, внезапно остекленела.

Отец мог днями взывать к разумности, чувствам, ответственности, совести и даже злости, однако его слова, помноженные на эмоции, проходя сквозь прозрачную броню, становились легко-мягкими пылинками, оседавшими с печальной обреченностью у подножия моего сознания.

Вик тоже сделал попытку разбить стеклянный кокон и тоже без успеха. Мать же ко мне не подпустили. После чего отец с Виком засели на кухне, гася не чокаясь стопарики, под пьяно-мудрые рассуждения за жизнь…

Возможно, Валерке бы удалось достучаться до меня, но он, попав на какую-то супер-пупер программу по обмену студентами, к тому времени уже пару месяцев обитал за океаном.

Однако помимо отсутствия паладина было еще кое-что, заставившее меня залезть поглубже в свою раковину. Я потеряла свою чуйку… Причем, поначалу пропажа как-то не осознавалась. Так на краешке сознания отмечалось, что восприятие какое-то нечеткое. Но если слезы в глазах, а в душе свербит потеря, то замутненность взгляда, кажется, несущественной и вполне естественной мелочью. Как вдруг, на девятый день, внезапно стрельнуло понимание, что именно не так.

И главное, сколько раз я ее проклинала, сколько раз взывала то к богу, то к черту с просьбой избавить меня от этой напасти. А уж как мечтала стать нормальной…

И вот стала… полуглухая-полуслепая… В переносном смысле, конечно, но ощущения один к одному. Оказалось, что за несколько лет с момента обретения чуйки у меня буквально атрофировались способности к общению без ароматических подсказок.

Вот уж действительно, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Хотя я не плакала, а скорей выла от ужаса, но только про себя. Вслух же лишнее слово сказать боялась. И если раньше я просто сторонилась людей, то теперь шарахалась от каждого заговорившего со мной. Любое слово, да что там слово, любой звук без эмоционально запаховой подкраски вызывал бешенный мыслеоборот на тему, а что именно имелось в виду. Особенно тяжко пришлось с соседками по квартире. Я просто терялась в их намеках, взглядах, недоговорках. Или мне просто казалось, что их речь насыщена этим всем.

Не выдержав такого давления, я, заплатив свою долю до конца третьего курса, просто съехала от них в бабушкину квартиру. Проще говоря, сбежала от мира в свое одиночество.

Вот только забросить клуб ССЧ у меня не хватило духу. Все же он в какой-то степени мое детище, поэтому, даже отойдя на вторые, если не на третьи роли, я с удовольствием принимала участие в добрых делах. А иногда даже ходила на клубные сабантуйчики… Где и познакомилась с Евгением.

Высокий, довольно симпатичный, слегка полноватый и размеренно спокойный он мне не понравился с первого взгляда. Однако неприязни оказалось недостаточно, чтоб проигнорировать огромный зонт в его руках и стену дождя за окном.

Так начался наш роман. Хотя о романтичности я догадывалась только по изредка приносимым им простоватым букетам. Причем преподносились цветы в такой манере, словно они у него случайно в руке образовались, и он не смог найти им лучшего применения. В остальном же Евгений вел себя очень ровно: встречал, выгуливал, подвозил до дома на машине, демонстрировал начитанность, эрудированность, но не давил своим мнением, водил в кафе да пару раз в кино, и ни разу не выказал ни малейшего намека на желание перейти в более близкие отношения. Даже попытки напроситься на чашку вечернего кофе не делал. А уж продвинутые действия, типа приобнять за талию или чмокнуть в щечку, видимо, очень сильно конфликтовали с его виденьем мира, поэтому существовали в параллельной вселенной.

Собственно я сама не стремилась к переходу в другую плоскость. Для меня Евгений стал своего рода окном в мир, дававшим возможность привыкнуть к общению с людьми без чуйности. Но все же под волосами начинало зудеть любопытство, что же нужно мужику от серенькой пусть даже симпатичной студенточки без связей, влиятельной родни, и богатства. А если учесть, что товарищ старше меня лет на десять, то его намерения-желания вызывали просто нездоровый интерес.

Впрочем, первый же зачет летней сессии свел на нет все мое внеучебное любопытство весьма неприятным открытием: без ощущения преподавательских эмоций я, как