безумца, как я её называю. Лицо человека, который сам себя истязал.
– Эдди, – сказал я, стоя в проходе и глядя в пол как-то застенчиво, – знаешь, а мне наплевать на неё. Я не знаю, как так случилось… Я просто подумал: а какого черта? Почему это я должен убиваться из-за неё, пока она беззаботно проводит время в обществе этого кретина? И теперь… Теперь я, кажется, чувствую себя намного лучше… И я не буду ничего такого ей делать, это не нужно. Время всех нас рассудит и всем воздаст должное, мне не нужно для этого вмешиваться, угрожая убить её. Как бы хреново я себя не чувствовал, это не даёт мне права опускаться так низко и поступать против воли совести.
– Так это же замечательно, чувак! – улыбнулся мне Эдди. – Я прям горд за тебя. Это слова здраво мыслящего пацана, другое дело.
Но в этот момент меня переклинило и прорвало.
– У меня появился вечный враг. Пока я ненавижу её, во мне пылает огонь, который выжигает мои внутренности. Благодаря ему я чувствую себя живым, я хочу жить, я хочу творить, мной движет эта злоба. Ненавижу себя, ненавижу её, ненавижу её выродка-парня, который утащит её на самое дно! Ненавижу их всех! Вот увидишь: он угробит её. Она сгниет вместе с ним, потому что ему наплевать на нее, а ей наплевать на него! Какая здесь может быть любовь, это же просто карнавал лицемерия! Ради чего он с ней? Любит? Я её любил так, как никто и никогда не сможет полюбить! Не он, этот самовлюблённый, паршивый ублюдок, а я! На что он способен ради неё? Готов ли умереть? Черта с два!..
– Господи, успокойся! – взмолился Эдди, пораженный резкой переменой моего настроя. Я был удивлён не меньше.
– И не подумаю! – рявкнул я. – Это я был готов сдохнуть ради неё, я! Был готов помочь ей, высосать всю боль, сделать счастливой, любить до гроба! Идиот, ха-ха, какой же я идиот!
Они смотрели на меня как на безумца. Но именно безумцем я тогда и был. Софи выглядела особенно удивлённой. Эдди за всё время нашей дружбы и совместной жизни, видимо, привык к подобным выходкам, а потому переносил мой монолог вполне терпеливо.
– Она мой худший враг, – сказал я, глядя в пол. – Я буду помнить её вечно, а моя злоба будет давать мне сил. Я хочу быть лучше неё, громче неё, сильнее неё! Я закопаю её счастье заживо, клянусь! Настанет день, о этот долгожданный день, когда я стану по-настоящему великим! И тогда она обязательно пожалеет, что отвергла меня, слышишь? Она будет жалеть, будет медленно умирать в своей гнилой компании и жалеть! Я стану лучше, я буду таким на зло ей, на зло всем, достойнейшим из достойнейших! Каждый раз, когда я захочу остановиться, я буду напоминать себе, что я должен превзойти её во всём! Она будет тем самым гвоздём, вбитым в самое сердце, который будет постоянно напоминать мне о том, что я не имею права сдаваться; что я должен постоянно ползти вперёд, даже если жизнь откусит мне ноги! К Дьяволу её! К Дьяволу меня! К моменту нашей встречи в аду я буду готов, буду стоять выше неё. Обещаю!
Тяжело дыша, я взглянул на них. Похоже, у меня талант всё портить – пришёл и просто так разрушил всю любовную идиллию своим бредом. Ну вот зачем им было выслушивать всё то, что предназначалось Лене? Разве они имеют к этой истории какое-то отношение? Похоже, что отравленное письмо стало частью меня и теперь рвалось наружу при любой возможности. Думаю, что если б в тот момент Лена вдруг зашла в комнату, то я бы точно не выдержал и сорвался, пересказав ей через вопли всё то, о чём я так долго писал, утешая себя мыслью, что однажды и она почувствует эту боль. Но реальность была ужасней – вместо неё моей ненавистью наслаждались мои же друзья, люди, по-настоящему близкие мне. И как после этого можно с уважением смотреться в зеркало? Как можно вообще считать себя человеком?
Не дожидаясь ответной реакции, я залился краской и выскочил из комнаты.
Прежде, чем заткнуть уши наушниками, я услышал голос Софи:
– Что это с ним?
– Выздоравливает, – добродушно ответил ей Эдди и, судя по звуку, поцеловал.
И пока в соседней комнате любовь была в разгаре, в моей медленно заживали старые шрамы. Я понял, что моё сердце способно перенести всё, что угодно. Скоро оно обязательно заживёт, и я вновь буду готов полюбить. Ненависть испарялась, улетала в раскрытое окно и смешивалась с теплым, летним ветерком, который уносил мои воспоминания о Лене, о наших беседах, о моей любви к ней далеко за горизонт, всегда так манящий меня.
Я улыбнулся сам себе, набрал полную грудь свежего воздуха и убедился, что иголок в груди больше нет. И пока Роджер Уотерс из «Pink Floyd» пел о постоянно убегающем времени, я убрал отравленное письмо в нижний ящик стола, где оно томилось вплоть до сегодняшнего дня.
Настало время перевернуть страницу и двинуться дальше, оставив это печальное, но местами столь прекрасное и нежное прошлое за спиной, забрав с собой только одно – опыт.
Возможно когда-нибудь, Лена, ты прочтешь эту тяжкую исповедь. Я отдал бы всё, лишь бы увидеть тебя в этот момент. Будешь ли ты плакать, как ревел я? Будешь ли ты смеяться над прошлым, как смеялся я над будущим? Будешь ли ты ненавидеть меня за эти тысячи горьких слов так, как когда-то я любил тебя? Или ты всего лишь притворишься, что ничего не прочла и равнодушно скажешь своему сердцу, что никакой любви не было, что никто из нас ничего не потерял. Вздохнув спокойно, может, ты посмотришь в пустоту, как когда-то смотрел в пустоту я, мечтая о твоих теплых объятиях, и тихо скажешь то, что сказал себя я, глядя на разбитую руку:
Конец игре.
И. Красавин
Июнь 2019
