наспех телогрейке. У нее было славное лицо, какое бывает только у физически развитых людей, уверенных в своей силе, которое не портили даже избороздившие его возрастные морщины. При виде Марины старуха радостно улыбнулась, что прибавило ей морщин, но сделало лицо еще добрее.
— Лада моя! — оглушительно пророкотала бабка Матрена. — Не забыла старуху!
Не говоря ни слова, Марина бросилась к ней в объятия, и они обе заплакали, потрясенные встречей после долгой разлуки.
— А это кто с тобой? — спросила бабка Матрена, когда эмоции схлынули. Она отерла ладонью заплаканные глаза и с нескрываемым подозрением уставилась на Ирину, которая все это время стояла в сторонке, наблюдая за ними и насмешливо кривя губы. — Не пойму — то ли девка, то ли парень. И что нынче за мода у молодых пошла? Одеваются так, что не разберешь.
— Матрена Степановна! — с укоризной произнесла Марина.
Но она не стала выговаривать старухе, понимая, что это бесполезно. Вместо этого она взяла Ирину за руку и подвела ее к бабке Матрене.
— Знакомьтесь — это Ирина. Моя подруга, приехала из города. Она тоже школьная учительница. Вы пустите ее пожить некоторое время в своем доме, Матрена Степановна? Моя комната еще не занята?
Старуха критически оглядела Ирину. По ее взгляду можно было догадаться, что молодая женщина в очень откровенном спортивном костюме не вызывает у нее доверия, и она охотно отказала бы ей. Но рекомендация Марины сыграла решающую роль.
— Пущай живет, — махнула бабка Матрена рукой. — А дрова колоть она может? Или сорняки полоть в огороде?
— Матрена Степановна! — снова воскликнула Марина, теперь уже почти с ужасом. — Какие дрова? Какие сорняки? Я же сказала — она городская!
— Так что же, белоручка? — разочарованно спросила бабка Матрена. — Вот еще обуза на мою голову!
Неожиданно вмешалась Ирина, все это время молча слушавшая этот разговор, который велся так, словно ее и не было. Поняв, что ее пребывание в Куличках снова висит на волоске, во всяком случае, в доме бабки Матрены, она, почти заискивающе улыбнувшись грозной старухе, сказала:
— Я могу воду из колодца таскать. По два ведра зараз.
— И то дело, — густым басом произнесла бабка Матрена. — Баню любишь?
— Очень, — продолжая улыбаться, призналась Ирина, не став уточнять, что предпочитает сауну с сухим паром, мужчинами и пивом в жестяных банках. Она сама признавала, что у нее низменные вкусы, но тщательно скрывала это от тех, от кого зависела, предпочитая производить на них впечатление пай-девочки.
Старуха одобрительно кивнула.
— Вот тогда и натаскаешь сегодня для себя воды в баню, попаришься от души. Банька у меня знатная! Дам тебе березовый веник, из личных запасов.
— С удовольствием, — произнесла Ирина и незаметно подмигнула Марине. Та подмигнула ей в ответ, и они обе засмеялись, к вящему неудовольствию бабки Матрены.
— Надо мной, что ли смеетесь, стрекозы неразумные? — строго вопросила старуха, глядя на них подозрительными глазами. — Так я вот вас ужо! Где полено?
Она начала озираться, словно и в самом деле желая отыскать полено, которым собиралась проучить насмешниц. Но Марина не стала дожидаться.
— Пойду я, Матрена Степановна, — сказала она как можно мягче, зная, что своим уходом расстроит старуху. — Дело у меня еще есть в Куличках. Очень важное.
— Что еще за дело? — строго спросила бабка Матрена, словно собираясь решать, заслуживает ли оно того, чтобы Марина ушла. — Говори как на духу!
— Надо в храм зайти, — призналась Марина. Она не хотела говорить об этом, помня о сложных взаимоотношениях бабки Матрены с родным братом, отцом Климентом, и вообще об ее отношении к религии. Но та потребовала ответа, а обманывать Марина не привыкла. — Давно не была.
— Иди, удерживать не стану, — недовольно буркнула бабка Матрена. Она и хотела бы, но не могла протестовать, опасаясь, что ее уличат в пристрастности. — На обратном пути-то зайдешь, порадуешь старуху? Наливочки бы малиновой выпили. Не забыла еще ее вкус?
— Как можно, — улыбнулась Марина. И пообещала: — Обязательно зайду.
На том они и примирились. Бабка Матрена увела Ирину в дом, а Марина, выйдя из ворот, направилась по Овражной улице в храм хорошо знакомой ей дорогой. Когда-то она часто ходила ею, когда жила у бабки Матрены. Молилась перед святыми иконами во здравие пропавшей сестры, пыталась найти утешение в разговорах с отцом Климентом. Утешения те беседы ее мятущейся душе не приносили, но молитвы, быть может, помогли. Карина спаслась, пережив такое, о чем лучше и не думать, и не говорить, чтобы не прослыть безумной. И в самом деле, кто, будучи в здравом уме, поверит, что бабка Ядвига обратила Карину в русалку, и та несколько недель провела в Зачатьевском озере, нападая на людей и пытаясь утопить их? Марина и сама иногда думала, что сошла с ума, поверив в рассказы Карины и тому, что Олег с Михайло, проведя языческий обряд, сняли с ее сестры чары. Поэтому старалась ни с кем об этом не говорить, даже с мужем, и не вспоминать.
Иногда ее одолевало искушение рассказать обо всем отцу Клименту, но после недолгой внутренней борьбы Марина преодолевала его. Поэтому так давно она и не ходила в храм, где ей, по настоянию отца Климента, пришлось бы причащаться и на исповеди открыть всю правду. Но сегодня она решилась.
Впрочем, Марина не собиралась исповедоваться отцу Клименту, ведь для этого надо было прежде пройти целый ряд процедур, и нарушать строгие церковные правила не стал бы сам настоятель. Ей достаточно было бы помолиться перед иконами, чтобы вновь обрести душевный покой, если это возможно. Ее душа православной христианки тяготилась долгим, пусть и добровольным, отлучением от церкви. А мысль, что она, вольно или невольно, соприкоснулась с миром, этой церковью осуждаемым, была для нее безмерно тягостной. Марина искренне страдала. А теперь, когда она готовилась вскоре стать матерью, ее страдания только усилились. Она боялась за жизнь своего будущего ребенка и хотела, чтобы он принял уже в младенчестве православную веру, которая могла бы защитить его, словно незримым щитом, от многих бед. Но при этом Марина любила мужа, который был язычником и служил культу Велеса, языческого бога, а потому она не менее сильно боялась даже заикаться ему о своем желании крестить младенца, не зная, как он к этому отнесется.
Идя в Кулички, она рассчитывала обратиться в храме к Богу и спросить Его совета, как ей поступить.
Глава 20. Выбор сделан
Марина шла, и каждый шаг давался ей с необычайным трудом. Она почти физически ощущала, как что-то принуждает ее повернуть обратно,
