они меня тут дружно раскритиковали.
— Ну, я даже не знаю, товарищи. Я бы ни в тот и ни в тот магазин не зашла, — честно призналась я. — Сурок — это же зоомагазин. Или ветеринарная клиника, я не знаю. А Секонд-хенд — голимый дешман, старое всё, заношенное. Третьесортное. Такие вывески совершенно специфическую часть покупателей привлекают, приличный народ к вам и заходить не будет — смысл на Рынке помещение снимать?
— Ну почему⁈ — напористо возразил отец, споро заскочил в подсобку и появился с газетной вырезкой в руках: — Вот!
В статье популярно объяснялось, что «секонд-хенд» — это не только ношенное, но и уценённое по причине устаревания коллекции, и снятое с распродаж.
— И что? Ты каждому будешь эту бумажку показывать? Зайдут к тебе с кривыми рожами в коробках покопаться — а ты им статью читать скорей.
— Вот, я говорила, Саша! Надо было «Аутлет» называть! — эмоционально всплеснула руками Алла Алексеевна.
— А что такое «аутлет»? — чувствуя себя пенёчком, спросила я.
— Ну, это вот как у нас, — Алла Алексеевна развела руками, — с распродаж, с аукционов…
— А звучит как психическое заболевание.
Папа заржал, а Алла Алексеевна, слегка покраснев, спросила нас обоих:
— Ну, а как назвать? Секонд-люкс — считай, то же самое. Сток?
— На мой слух, как покупателя — это вообще что-то сантехническое.
— Не, мне «сток» тоже не нравится, — отмахнулся папа.
— Ну как-то надо назваться! — возопила Алла Алексеевна.
Я оглянулась вокруг:
— Не пойму, зачем вы вообще привязываетесь к таким штампам, а? У вас товар хороший, качественный, старья нет и никогда не будет. Давайте ещё раз все подумаем. Пара дней же у нас в запасе есть?
На этом мы согласились, и у меня появилось над чем размышлять в процессе покраски. И я думала над этой вывеской всю дорогу, пока ехала домой, и весь вечер, пока варила суп, кипятила и разливала по банкам клубнику и немножко прибиралась в ожидании завтрашнего Вовиного приезда.
СНОВА ВОСКРЕСЕНЬЕ, ДЕВОЧКАМ — ВАРЕНЬЕ…
Воскресенье 2 июля.
Нет, на самом деле, сегодня варенья не планировалось. А вот сходить туда, где всякие мальчишки бьют друг друга палками (ну, мне это пока так представлялось), было вполне реально.
Поднялась я сегодня в восемь. Рассчитывала, пока Вова доедет, маленько пирожков налепить, фарш уже разморозила с вечера. Только тесто успела завести — а он пришёл!
Я посмотрела в глазок и сперва себе не поверила:
— Вов, ты?
— Я, конечно, — негромко ответил он. Всё-таки воскресенье, утро раннее, чего на весь подъезд-то орать.
— Ой, ты как так рано? — я начала торопливо распаковывать свою защиту из двух замков и шпингалета, распахнула дверь:
— Отпросился пораньше, — я попала в ураган объятий. — Как же я по тебе соскучился… — он подхватил меня на руки.
— А дверь…
Металлически брякнула защёлка, и дальше я уже не могла думать ни о чём… Так что наш сегодняшний рассольник наступил только после… кхм… после, одним словом.
Я поставила суп разогреваться на плиту и забралась к моему мужчине на колени:
— Ты вообще сегодня как? До утра?
Кажется мне, или немного поморщился?
— Сегодня — с ночевой, как в прошлый раз. А вот на следующее воскресенье наряд мне светит, сто процентов, — я не успела расстроиться, как он добавил, — Зато со следующего понедельника у меня летний отпуск.
— Каникулы?
— Да. На месяц.
— Домой поедешь?
— Скорее всего. Нам уже всем проездные документы подготовили.
Я немного приуныла от перспективы целый месяц сидеть в одиночестве, но всё-таки спросила.
— Поездом?
— Ага. Только я самолётом хочу. Я ж зимой так летал.
И я открыла для себя секрет быстрого попадания в Железногорск на каникулах.
Проездной талон по боку, в аэропорту выясняешь, какой борт вот прям сейчас летит до Железногорска (маленькие грузовые самолётики летают по несколько раз в день), экипажу даёшь взятку в виде обтяжки спирта «Рояль» — шести здоровенных литровых бутылей ужасного продукта крепостью девяносто шесть градусов, о котором ходили легенды, что пить нужно тот, на этикетке которого есть золотая полоска, тогда не отравишься — и вместо полутора суток добираешься за полтора часа, правда, дубак в самолёте страшный, на пассажиров-то он не рассчитан.
И тут зазвонил телефон. Я подорвалась в коридор.
— Алё?
— Оля-а, приве-ет, — тётя Клара говорила с привычной небольшой растяжечкой.
— Здрассьте!
— Оля, ты маму не теряй, — это про бабушку, — Она у нас поживёт числа до десятого.
— Ага. Десятого забрать, заехать?
— Нет, погоди. Слушай меня. Потом Саша с Ниной её к себе берут, тоже недели на две.
— А-а-га…
— И Ринат ещё хотел.
— Короче, бабушка в турне отправилась?
— Да. Говорит, последнее лето могу ездить, пока ноги ходят.
— Ко дню рождения-то хоть вернётся?
— Не знаю, мы подумаем. Может, здесь справим, если Зарю и Наиля кто привезёт, а то они обидятся.
Это всё сейчас бабушкины дети были упомянуты (не все), а день рождения у неё одиннадцатого августа — для понимания общей картины.
— Но вы позвоните? А то вдруг я тоже на дачу уеду, а она без ключей.
— Коне-ечно, позвоню. Ну ладно, пока!
— Ага, счастливо.
Я положила трубку, повернулась к Вовке и коварно спросила:
— А ты точно хочешь ехать на каникулы в Железногорск?
12. ИНОГДА Я БЫВАЮ ВНЕЗАПНАЯ…
ТРЕНЯ
Я думаю, его, конечно, раздирали противоречия. Всё-таки дом, родные. Зато на другой чаше весов была я и пустая на целый месяц квартира.
— Надо подумать, — ответственно выдал Вова, но я почему-то особо не сомневалась, в какую сторону он надумает.
Пока мы неторопливо разбирались с супом, тесто начало потихоньку выпирать из кастрюльки. Я включила плиту, поставила разогреваться масло; в маленьком пространстве кухни сразу стало жарко — я сходила в комнату, открыла форточку там, а вторую — в кухне, чтоб веселее вытягивало. Голыми телесами в окно старалась не светить, а то обязательно ведь кто-нибудь заметит, пойдут трепаться…
Ближе к обеду мы засобирались на тренировку. Решили пешочком прогуляться. Если с Юбилейнской горы спуститься по другой стороне (в сторону, извините, психушки, взяв немного правее от неё) и пройти по стареньким деревянным мосткам через местное болотце, то
