время
Я решил, что без тебя мне не жить…
И я отправился в долгий путь,
В нём провёл много дней и ночей.
Глотая пыль дорог и холод снегов…
Молил судьбу: «Пошли её мне скорей».
Я побывал в разных местах
И многое меня смогло удивить.
Но это было всё не то…
И я продолжал идти!
И как сейчас помню этот день,
Пару лет назад.
Ночь, снег…
Я растерял все надежды
И бреду наугад.
Но вдруг средь зимы раздаётся гром,
И молния в двух шагах!
И я подумал, что схожу с ума…
Ведь рядом увидел тебя!
Ты так же, как я…
Много дней и ночей
Шла на встречу ко мне.
Ты выбилась из сил и уже решила,
Что лучше не жить вообще…
А дальше мы шли уже вдвоём,
Помогая друг другу в пути.
Зима сменилась весной, а там лето…
Но мы не считали дни.
Мир был помниться другим.
Мир был помниться другим.
Мир был помниться другим…
Мир был помниться другим,
Пару лет назад.
Я бы не поверил, если б мне сказали,
Что он может превратиться в Ад…
Теперь я глотаю холод отношений
И разочарования пыль.
И всё чаще и чаще вспоминаю то время
Когда мир был другим…
Меж столбов…
Меж столбов из дерьма и космоса.
На цепях аксиом и хаоса.
Висят два не видимых котла
Спаянных меж собой навсегда.
То их жжёт до исступления,
То вдруг еле тлея,
Покрывая их сажей веков,
Жизни призрачный огонёк.
Котёл прошлого и котёл настоящего,
А над ними клубы дыма и пара.
Все эти бесформенные газы
И есть наше завтра, наше завтра.
В обоих котлах удивительное варево:
Оно не портится и не выкипает.
Не понятного цвета и запаха,
Но чаще всего одинакового красного.
Огонёк одинаково греет один и другой котёл.
А вот уж варево, в каждом котле, имеет градус свой.
То вдруг один закипит…
То другой.
То, вдруг, оба бурлят наперебой.
Особенно много дыма и пара,
Когда начинают закипать вместе.
Как правило тогда варево и краснеет.
Возле тех котлов,
Вечно крутится старушка.
Нет – нет да и помешает, какое ни будь варево,
Своею клюшкой.
Она, тому что в них варится,
Роженица и повитуха.
Она – это история всего сущего.
Так и живут они втроём всегда дружно,
Потому что им не быть друг без друга.
Потому что их быть, друг без друга, просто не может.
Они наше завтра, настоящее и прошлое.
И всех их содержит, за свой счёт,
Жизни призрачный огонёк.
Куры моего детства (застольная)
Посвящается Александру Алексеевичу Мясникову.
Моему соратнику по борьбе с гипертонией.
Однажды, в моём детстве босоногом,
Такой сюжет со мной произошёл.
Тогда вдвоём мы жили, с моей мамой,
Отец от нас, увы, ушёл к другой.
Я же был мальчишка как мальчишка,
Мой организм рос и есть просил.
В те годы моя бедная маманя,
Трудилась из последних сил.
Тот день в мой мозг вцепился крепко.
До смерти не забуду его я.
Какой – то дядя в дом наш заявился
Большой пакет в своих руках держа.
Мне матушка с улыбкой объяснила,
Что человек пришёл, мол, по делам.
Вопросы порешать им нужно срочно,
В той комнате где был у нас диван.
А перед тем, как им делам предаться
Успел мужик тот выложить на стол,
Вернее на поднос, что дала мама,
Двух курей, что он с собой принёс.
Куры те горели золотом,
Словно два ряда его зубов.
Потом по голове меня погладив
Авторитетно заявил: «Мужик растёт».
Потом достал он из пакета
Бутылочку чего-то там.
И улыбнувшись во всю харю
В усы себе пропел: «Парам – папам».
Курей, тех, мама тут же обложила
Зеленью, картошкой фри…
А потом смущённо мне сказала: «Сынок… ты…
Телевизор посмотри…».
В те времена я был мальцом послушным
И телевизор наш включил.
Но запах от курей тех, су…а,
Манил, манил, манил, меня манил.
Вот дверь за ними тихо затворилась
И тут же я направился к столу.
Наивно предполагая:
«Одним, вот только, глазиком взгляну».
Взглянул… и тут кошмар, со мной, случился:
Вдруг всё моё мужское естество
Тут же на курей набросилось,
Как будто я не ел лет сто.
Я превратился просто в динозавра.
Я не по-детски плоть курей тех рвал.
Не знаю почему, но помню точно,
Пел дядя в голове: «Парам – папам».
И в глубине души своей ребячьей
Я понимал, что так не хорошо.
Возможно дядя тоже хочет кушать
Раз он с собой курей принёс.
Но демон, что во мне проснулся
Мне диктовал и диктовал своё:
«Давай-ка, Саня, жуй – глотай быстрее,
Пока обратно дядя не пришёл».
В душе моей вдруг Ангелы запели,
Хрящи хрустели на зубах.
А куры вдруг куда – то испарились,
Сам не пойму, как вышло так?
Нет, я совсем не испугался,
Что получу от дяди по шеям.
Мой мозг был пьян от удовольствия:
«Парам – папам, парам – папам».
Но всё же… всё же к рассуждению
Способность я не потерял.
«У нас ещё картошки много,
От завтрака… целый казан!
Захочет дядя? Всё же будет
Чем гостя дорогого угостить.
И зелень вот, полезна тоже очень,
Мне мама врач так говорит».
И вот открылась дверь тихонечко,
И мама вышла из неё.
А вслед за ней тот дяденька,
Держа не смело за руку её.
И улыбаясь в усы чёрные,
Причёску поправлять он стал.
Но вот наш дядя матюкнулся,
Лишь взгляд его на стол упал.
И от чего-то заикаться,
Стал, вдруг, гость наш дорогой.
И мыча там, что-то, мутное
Пальцем стал показывать на стол.
Там аккуратной горочкой,
Как памятник курям.
Лежали грудой косточки,
Что были мне, ещё, не по зубам.
Мама поняла всё, тут же, сразу.
Мама сразу бросилась ко мне:
«Как себя ты чувствуешь сыночек?» –
В тот момент, что мог сказать в ответ?
Я в блаженстве сытом находился,
Я её вопрос не понимал.
Только понимал, что надо хныкать,
Чтоб дядя нам не закатил скандал.
Оценив всё это дело трезво
Понял гость куда попал.
Что: как я – такого не прокормит
И лишь на прощание сказал:
«Может вы, там, в чём нуждаетесь,
Может быть деньжат вам дать?»
Мама только тихо улыбнулась,
Так закончился её роман.
Я, до сих пор,
