рассказывала ей анекдот. Или склонившуюся над книгой, когда она, нахмурив брови, читала что-то интересное.
Я не искал ее специально, она просто была… там.
Везде.
Назвать ее по имени было все равно, что поднести зажженную спичку к фитилю. Она отреагировала, выбежав из комнаты, как будто знала, что у нее есть несколько секунд, чтобы выбраться из радиуса взрыва.
Я с силой спихнул Лиру со своих коленей, перешагнув через ее ноги.
Как зверь на охоте, я выслеживал свою жертву. Когда я обнаружил ее стоящей на коленях и нависал над ней, по моему телу пронесся садистский разряд удовольствия, от которого мой и без того полутвердый член стал еще тверже.
Я схватил ее за горло и отшлепал по заднице, причем мои удары становились все более жестокими, когда она произнесла имя Джереми.
От одной мысли, что он увидит ее такой или даже просто заговорит с ней, мне захотелось выколоть ему глаза и накормить его собственным языком.
Но я оставил эту идею на потом.
Я закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана, вспоминая звуки, которые она издавала. Крики, мычание, чертовы стоны.
Я отшлепал ее, потому что зверь во мне жаждал этого. Я жаждал этого, испытывая острую потребность.
Я не ожидал, что ей это понравится.
Что она будет выгибаться под каждым моим ударом.
Блять.
Я поднимаю руку, чтобы потереть лицо, пытаясь стереть воспоминания одним и тем же движением.
Рис заходит в гостиную, Феникс за ним.
— Я видел, как Лира вчера выскользнула из гостиной наверху. — Рис говорит с неприязнью в голосе. — Ты снова ее трахал?
— Нет.
— Спасибо, блять.
Я бросаю взгляд в его сторону.
— Не фанат?
— Черт возьми, нет. Она всегда следит за тобой, надеясь, что ты когда-нибудь сделаешь это с ней официально. Она — пиявка, отчаянно жаждущая власти, это жалко. — Он говорит с отвращением.
Он не ошибается. В последнее время она слишком комфортно себя чувствует со мной. То, что начиналось как удобная договоренность, теперь превращается в неприятность, на которую у меня нет времени.
Меня не интересует ни она, ни кто-либо другой, когда речь идет о чем-то более долгосрочном, чем несколько перепихонов. Я никогда не давал ей никаких сигналов, что это нечто большее, чем просто случайность.
Непринужденно.
Незамысловато.
Не лично.
Феникс прикуривает сигарету и делает глубокую затяжку, выдыхая дым все более мелкими кольцами. Какое-то время мы молча наблюдаем за дымом, за тем, как он клубится и расширяется, прежде чем раствориться в небытии.
— Когда Роберт вернется?
Моя спина напрягается. Он упоминал, что будет чаще бывать в городе, чтобы следить за стипендиатами, но мой отец вряд ли был из тех родителей, которые предупреждают о своем появлении.
Я уверен, что следующий его приезд ничем не будет отличаться от всех предыдущих — однажды я приду домой и обнаружу, что дверь в его кабинет открыта, а в коридор доносятся звуки его разговора.
Он найдет какой-нибудь предлог, чтобы позвать меня в свой кабинет.
Сфокусируется на какой-нибудь моей мнимой ошибке, которая позорит семью.
Выбьет из меня все дерьмо.
Забудет.
И вновь повторит.
Казалось бы, жена, бросившая своего ребенка в отчаянии, чтобы уйти от тебя, — это самый большой скандал, но ему даже это удалось. Будучи генеральным директором Crowned King Industries, международной компании, занимающейся ценными бумагами, мой отец имел доступ к мощному PR-отделу, который превратил эту историю в историю отцовского героизма.
Отец, который остался, когда мать не захотела.
Какая чушь.
Будучи главой международной компании, занимающейся ценными бумагами, мой отец мог бы также использовать свои безграничные ресурсы, чтобы помочь найти мою мать и привезти ее сюда. Если бы он захотел. Он якобы искал ее пару лет, когда она только уехала, и в конце концов сдался, так ничего и не найдя.
Однажды, когда мне было четырнадцать лет, я спросил, может ли он начать поиски снова.
Он сломал мне руку с такой силой, что у меня до сих пор сохранилась металлическая пластина в лучевой кости, чтобы доказать это. Сообщение было получено громко и чертовски четко.
Я больше не спрашивал.
— Должен быть со дня на день.
Феникс смотрит на меня долгим взглядом. Я вижу, что он колеблется, не зная, хочет ли говорить. Из нас троих Феникс — самый тихий. Когда он решает говорить, он не колеблется.
— Выкладывай.
— Становится хуже.
И ему, и Рису приходилось перевязывать меня после визитов отца. Раньше эти визиты были редкими, и поначалу случалось всего один-два инцидента. Но за несколько лет количество ударов резко возросло, и каждый его визит сопровождался как минимум несколькими сеансами.
Я никогда не обсуждал это с ребятами напрямую. Они молча давали пакеты со льдом и водку, понимая, что ни у кого из нас нет нужных слов для этой ситуации.
Но по мере того, как он становился все более жестоким, я понимал, что они не будут сидеть сложа руки.
Я откинул шею назад так, что моя голова уперлась в диван, и уставился в потолок.
— Я знаю.
— Ситуация с ним обостряется.
Я скрежещу зубами, когда говорю.
— Я в курсе.
— Почему?
— Это все гребаный поход за властью. Вот почему он взял вверх надо мной перед стипендиатами. Просто жалкая демонстрация того, как он пытается установить свое господство надо мной.
От напоминания о нашей ссоре по поводу стипендии у меня сильно сжимается челюсть.
Рис садится вперед так, что его руки опираются на колени.
— И что ты собираешься с этим делать?
— Ничего. — говорю я, затягиваясь сигаретой, которую протягивает мне Рис. — Я собираюсь закончить университет, получить свои деньги, свалить отсюда и никогда больше не видеть этого мудака.
12
