Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
последний бутерброд, бросаю жене, чтобы меня не ждала: сейчас около восьми часов, так что все закончится не раньше трех ночи.
В эскадрильской будке рассаживаемся поплотнее, перебрасываемся невеселыми шуточками, мол, давно не виделись. Вроде, все в сборе, поехали. Можно расслабиться и подремать минут двадцать, пока тихоходный газон довезет до стоянки самолетов. Но спать не хочется. Как и у всех, сидящих в машине сознание сосредоточено на очень конкретных мыслях и ощущениях.
Хорошо, что не очень холодно. Привыкнув к здешнему климату, минус тридцать за мороз всерьез не считаешь. В прошлую тревогу, когда было за сорок с сильными порывами ветра, пришлось просить жену заранее сделать из старых шерстяных колготок маску с прорезями для глаз, по-теперешнему — «балаклаву». Правда, пользы от этого приспособления было мало: от влаги маска заиндевела и только раздражала.
Приехали. Теперь и вовсе нужно быть начеку. Ведь все действия по подготовке самолета к вылету нужно провести в темноте. И ладно бы еще темнота, но к ней добавляется сначала треск движков в тепловых пушках: одна, другая, третья — и вот уже весь аэродром ревет чудовищным, постепенно все нарастающим гулом, в котором уже не различишь рокот двигателей твоего самолета, ни даже собственный голос, как бы ты не старался перекричать тысячеголосую армаду.
Как-то во время тревоги на моего приятеля Колю Михеева, стоявшего под самолетом, начал выливаться керосин из переполненного бака. Оказалось, что топливозаправщик все лил и лил керосин и никто не обращал на это внимания. В керосине были какие-то ядовитые присадки и Коля потом долго облезал, как будто пересидел на солнце. И это в конце октября.
Еще более жуткий и в то же время анекдотичный случай произошел несколько лет назад. Как-то я обратил внимание, что за соседним столиком в столовой сразу у двух человек не хватает фаланги на указательных пальцах.
Я спросил у Тимохи, что бы это значило. В ответ послышалось оглушительное ржание всего нашего стола. Оказывается, вот так же ночью, во время тревоги, техник самолета никак не мог определить, работает ли у него тепловая пушка для прогрева двигателя самолета. В результате, он не нашел лучшего способа проверки, как сунуть указательный палец за кожух, где металлический вентилятор гнал горячий воздух через толстый брезентовый шланг на двигатель.
Разумеется, тут половину пальца ему и отхватило. Что тут было! Чп! Нарушение техники безопасности! Приехало дивизионное начальство. Стало разбираться в причинах. Ответ держал инженер эскадрильи. На прямой вопрос, как все произошло, он дал такой же прямой ответ: тоже сунул свой палец за кожух. Теперь количество пострадавших удвоилось.
Машина-заправщик, заполнявшая топливный бак нашего самолета уехала, и теперь можно было запускать двигатели и с этого борта. Сейчас лучше держаться в сторонке, чтобы не попасть под бешено вращающиеся лопасти.
Проверка закончена, пилоты остаются в кабине, а нам можно обогреться в каптёрке. Здесь уже полно народа. Истово кричат в углу игроки в нарды: «Га-ша!».
Можно немного подремать одним глазом, переминаясь с ноги на ногу, но расслабляться еще рано. Вошедший в каптерку инженер эскадрильи громко командует: «Отбой!». Это для летчиков отбой, а для «технарей» работа продолжается. Когда мы приходим на стоянку самолета, пилотов уже и след простыл, один Юра Цхе терпеливо дожидается. И все начинается в обратной последовательности: слить топливо, зачехлить самолет, выключить освещение, отвезти аккумуляторы на стоянку. Проходит еще часа полтора.
Наконец, рассаживаемся в машину и мы. В летнее время сейчас бы уже светало, а сейчас до рассвета еще далеко. Я сижу в холодной раскачивающейся на каждом ухабе машине и в полудреме высчитываю, сколько еще «тревог» мне предстоит провести до «дембеля».
Завтра в девять утра мы снова встретимся в этой будке по пути на аэродром.
Масленица
Была средина зимы, первой нашей с Иринкой зимы в Чагане.
К тому времени я уже втянулся в календарь жизни авиационного техника. Привык к тому, что после единственного выходного в воскресенье наступает понедельник и уже с обеда выглядывал в окно, не кружит ли во дворе вьюга. В этом случае нужно быть готовым к тому, что перед началом работы на самолете наземный экипаж впрягался в огромный совок и разгребал снег до тех пор, пока не освобождался весь периметр самолета.
Зима в Чагане продолжалась полгода, и этой зимы и последующей за ней еще одной — с запасом хватило для того, чтобы светлое чувство, обыкновенно возникающее у человека в снегопад, еще долгие годы было смазано для меня подспудно возникающей тревогой. Кроме снега на аэродроме нас, технарей, донимал мороз.
Коптерка в эскадрилье была крохотная и когда во время кратковременных полетов, в режиме так называемых кругов в нее набивались все техники, половине из нас сидячих мест не хватало. Приходилось стоять по несколько часов кряду, переминаясь с ноги на ногу — ведь никому бы и в голову не пришлось прохлаждаться на тридцатиградусном морозце да с ветерком, да в глухую зимнюю ночь. А здесь жарко топилась установленная посреди единственной комнаты печь-буржуйка, обогревая стены утлого строения кое-как слепленного из кусков фанеры и всякого рода не кондиции.
Днем было значительно веселее, потому что время проходило совершенно незаметно в стандартных процедурах предварительной, а затем предполетной подготовки, расчехления, а потом зачехления самолета, и обязательного прогона двигателей.
Меня особенно затрагивала последняя процедура, потому что в обязанности электрика входило во время прогона стоять, раскинув руки, в метрах десяти перед носом самолета. Это ничего не стоило сделать в теплое время года, но выстоять минут двадцать на морозном ветру разгоряченному после уборки снега и беготни с чехлами, чувствуя, как буквально примерзают к бетонке твои ноги, пусть и обутые в валенки, подшитые несколькими слоями войлока, и вместо струек пота по телу постепенно начинает пробегать холодная дрожь — это дорогого стоило.
В тот день я спешил поскорее вернуться домой. Накануне моя Иринка договорилась с женой еще одного двухгодичника из Москвы, Саши Данилова, служившего в ТЭЧи, куда самолеты отправлялись на плановый ремонт, испечь блины по случаю масленицы. Саша был миниатюрный мальчик и много блинов съесть не мог, но я знал, что к нам наверняка заглянут еще два наших приятеля по службе, проводящих зимовку без своих половин в суровой обстановке общежития: Толик Кубарев и Коля Михеев. Коля был почти двухметрового роста, а Толик ненамного его ниже. Итак, я спешил домой, чтобы оказать посильную помощь хозяйкам.
Едва переступив порог, как по первым же интонациям в голосе встречавшей меня жены, в милом фартуке, разгоряченной, с
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
