патрули, хотя после провальной атаки на лагерь вербы затаились. Не было даже мелких набегов – всю зиму никто не посягал на хутора и селения к югу от леса, а связные и гонцы, посланные Маватом, не приносили тревожных вестей. Правда, молва гласит, будто, странствуя под серым небом, среди девственной белизны, мальчишка-гонец заметил на вершине гряды, отмечавшей южную границу Ирадена, рысь. Она не шелохнулась, когда он проезжал мимо, и якобы следила за ним. А как известно, в облике рыси предстает вербская богиня Охотница.
Гонец доложил об увиденном, однако его подняли на смех – подумаешь, испугался рыси, какие в избытке водятся в этих краях! Возвратившись в лагерь (и не обнаружив ничего подозрительного на обратном пути), он отправился прямиком к тебе, уверенный, что ты воспримешь его слова всерьез. И передашь их Мавату.
Так и случилось.
– Похоже на Охотницу, – изрек Мават, выслушав тебя. – Сомневаюсь, что вербам вновь удастся привлечь ее на свою сторону, но кто знает? Они чуть не одолели нас. И одолели бы, поступи Айру по-своему. Страшно вообразить, во что бы вылился наш разгром! Ворон, безусловно, защитит Ираден, но мы лишимся большей части войска, а то и всего. Что тогда станется с Ираденом? У вербов произошли разительные перемены. Новый авторитет у царя, новые веяния среди военачальников. Ох, не к добру это, не к добру. Но пока не узнаем наверняка, предпринять ничего нельзя. Посмотрим, какие вести принесут наши лазутчики.
Однако за зиму новых сводок не поступило.
На закате, отужинав бобами и соленой лепешкой, сдобренной густой сметаной, ты поднялся в свою каморку, прихватил свернутое в рулон тонкое шерстяное одеяло и поспешил на площадь к Мавату.
– Хвала Ворону, – пролязгал зубами тот. – Я уж думал, ты не вернешься.
Ты отдал одеяло, и Мават закутался в него как в плащ.
– Чуть не околел! Камни просто ледяные.
– Тебе нет нужды сидеть здесь всю ночь, господин. Ручаюсь, так не принято. А если и принято, на площади все равно ни души. Переночуешь в тепле, а утром начнешь сызнова.
– Мысль, конечно, заманчивая, – согласился Мават. – Но тогда мой дядюшка – или досточтимый лорд Радих, с которым они в одной упряжке, – объявит всем и каждому, что я настроен несерьезно, а посему не заслуживаю внимания.
– Вполне вероятно, господин.
– Не вероятно, а так и есть! – огрызнулся Мават, но быстро взял себя в руки. – Кто отирался подле тебя?
– Ксуланцы, – доложил ты.
– Чудны́е дела тут творятся, – протянул Мават. – Порт – вот единственное, ради чего стоит ломать копья в граде Вускции. Порт и все, что через него проходит. Однако ксуланцы отчаянно рвутся туда. Спрашивается – зачем?
Ты покосился на часовых, маячивших у запертых крепостных ворот, хотя никто из них не смотрел ни на тебя, ни на Мавата, а ваш шепот даже на пустынной, гулкой площади не достигал чужих ушей.
– А что идет через град Вускцию? – полюбопытствовал ты, глядя на Мавата сверху вниз.
– Да все! – коротко хохотнул Мават. – Шелка, самоцветы, меха. Вяленая рыба. Соль. Пряности и вино. Олово. Медь. Стекло и металл. Рабы.
– Ксуланец, беседовавший со мной, сказал, будто на крайнем севере водится золото.
Мават презрительно фыркнул:
– На севере нет ничего, кроме вечной мерзлоты. Ну и рыбы. И китов. Хотя киты вроде тоже из рыб.
Зависит от того, что подразумевается под рыбой.
– Не знаю, водится там золото или нет, да и беседовавший со мной ксуланец не шибко переживает по этому поводу. Ну а в случае удачи его соотечественникам захочется странствовать через воды града Вускции без помех, доставлять ценный груз на родину, – заключил ты.
– С золотом или без, контроль над проливом – лакомый кусок. Ради такого можно попробовать привлечь тебя на свою сторону.
– Но, господин, Ксулах слишком далеко, чтобы тревожиться из-за нас.
– Как знать. А пока наблюдай, слушай. Мотай на ус.
– Хорошо, господин.
– Меж тем дядюшка обязательно предпримет меры, удостоверившись в серьезности моих намерений. Мне грозит опасность. Да и тебе тоже. Боюсь, тебе даже больше, меня он поостережется тронуть у всех на виду. Никакой титул не спасет его от гнева народа Вастаи – не говоря уже о совете и Обители, – вступи он со мной в открытую конфронтацию. А вот ты – удобная мишень. Берегись.
– Непременно, господин.
– Ну а пока, – зябко поежился Мават, – не раздобудешь мне пряного пива?
Наутро ты чуть свет вышел с постоялого двора, не удостоив взглядом завтракавших ксуланцев, и зашагал по городу. Казалось, ты бесцельно прогуливаешься, бродишь туда-сюда. Доводилось ли тебе прежде бывать в городах, подобных Вастаи? Скромный по сравнению с градом Вускцией, лежащим через пролив, он меж тем превосходил размахом большинство ираденских поселений. Задумывался ли ты о том, что видел, слышал и обонял на своем пути? Очутившись на окраине, где трудились кожевники, размышлял ли ты о том, почему запах мочи и гниющей рыбы, от которого ты так кривил лицо, не проникает в примыкающие кварталы? Гадал ли, чем плавят металл и раздувают меха, когда под оглушительный лязг молотов проходил мимо кузницы? Поравнявшись с колодцем, терзался ли догадками, за счет чего в многолюдной Вастаи с ее обилием отходов человеческой жизнедеятельности вода остается чистой и безопасной для питья? Прогуливаясь по мощеной площади вдоль рядов, где торговали всякой всячиной: хлебами – обычными, нашпигованными сухофруктами, приправленными корицей, кардамоном и шафраном; полевыми травами; сырами; отрезами шерстяной ткани, выкрашенной лишайником в оранжевые, зеленые и желто-коричневые тона; свежей капустой и прошлогодними яблоками, – задавался ли вопросом: почему в городе, раскинувшемся подле густого леса, практически все построено из камня? Скорее всего, нет. Но поскольку ты производишь впечатление человека вдумчивого, небольшая вероятность все же имеется.
Дорога вывела тебя к Обители Безмолвных – чуть ли не единственному деревянному зданию в округе, стоявшему на окраине поселка, каковым Вастаи был в довороновские времена. На заборе болтались обрывки и клочки окровавленной шерсти, с частокола свисали подношения: связки зубов, яйца, перья (кроме вороновых!), волосы. Гравиевая тропинка тянулась через поросший травой двор к потемневшей двери, подле которой высился деревянный столб с выпученными глазами и разинутым ртом. Тропинку обрамляли шесты покороче, все – обагренные кровью, с привязанными лоскутами или клочьями волос. Вход во двор не запирался, но и без того редкий ираденец отваживался ступить на территорию Безмолвных.
Шесты знаменуют обращения к богу, который многие десятилетия не удостаивал их ответом, тем не менее ираденцы продолжают взывать к нему, и, если
