Книга Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова

– А и не хозяева, – буркнул Энгле. – Он один нам хозяин, куда повернёт, туда пойдём.

Ним пихнул его локтем в бок. Когда-когда, а сейчас Велемир точно был прав.

Тропа снова повернула, расступились последние ели с можжевельниками и бересклетовыми кустами, и путникам открылось поле, сплошь поросшее увядшим золотарником. В сиреневых туманных сумерках травы казались не бурыми, а серо-серебристыми, хотя в беспрестанном сиянии огней это трудно было разглядеть.

Вдалеке виднелись деревенские избы, но Ним и думать забыл о крове и отдыхе: на поле творилось нечто трудноописуемое.

Длинные шесты с целыми гроздьями цветных фонарей возвышались повсюду, как подсолнухи в огороде, осыпая сотнями бликов три крытые повозки и дощатую перевозную сцену под пологом-шатром. Перед сценой расположились самые странные музыканты из всех, которых когда-либо видел Ним: трудно было понять, где заканчивалась их кожа и начинались костюмы, где чешуя, перья и шерсть становились богато украшенными причудливыми нарядами, и у кого на руках красовались перчатки, а у кого когти и многосуставчатые пальцы были настоящими. Инструменты у музыкантов тоже отличались разнообразием и не походили ни на что привычное – не дудки, не рожки, не домры и не бубенцы. Возглавляла оркестр старая женщина с мутно-перламутровыми глазами и чуть поблёскивающей кожей. Её голову венчала высокая диадема с каплями жемчуга, а сморщенные губы дули в сложносоставной инструмент из полых костей каких-то мелких животных.

Музыка сливалась с туманом, плелась печальными, но манящими переливами, звала к себе зачарованным плачем, и трудно было противиться её волшебному зову, обещающему что-то неведомое, сказочное, желанное…

Ним бессмысленно шагнул вперёд, но Велемир схватил его за плечо.

– Не нужно. Не видишь, что ли? Меченые. Из гильдии. Худо, не в ту деревню пришли.

– Не бойтесь! Они не опасны, – возразил Жалейка. Он ближе всех подобрался к сцене и смотрел на музыкантов с немым восхищением. – Я ведь говорил уже, неверная молва о них ходит, сами убедитесь сейчас.

Ближе к деревне Ним заметил движение: со дворов робко выходила молодёжь, приманенная музыкой, и по тусклому блеску можно было понять, что девушки надели на головы и шеи медные украшения, принарядились, как к празднику.

– Да не зачаруют, подходите ближе! – продолжал распинаться Жалейка. Внезапно он присел на траву, стянул сапоги, зашвырнул их так, будто никогда не собирался вновь надевать, снял с пояса рожок-жалейку и задудел, подстраиваясь к ритму и мелодии.

– Безумец, – прошипел Велемир. – А вы? Вы что же? Тоже побежите к дикарям?

Энгле виновато шаркнул ногой.

– Не просто же так мы здесь. И ворожея неспроста открыла двери на эту тропу. Может, и правда нужно остаться и посмотреть?

– Остаться и сдохнуть. Вам мало было прошлых разов?

– Эти-то другие, – неуверенно протянул Ним. – Страшновато, конечно. Но вспомни, как двигались, во что одевались те, другие, неправильные шуты. Совсем иначе…

Ним и сам не понимал, что его заставило спорить с Велемиром: желание встать на сторону Жалейки и Энгле, собственное мнение или музыкальные чары, всё-таки прокравшиеся в его мысли? Здравый смысл подсказывал, что нужно бежать со всех ног, укрываться в тихой деревне, но что-то отзывалось в сердце: постой, не торопись, прислушайся, присмотрись, позволь окутать себя незримыми мягкими нитями и увести в другой, чудесный мир.

Ним тряхнул головой. Нет, нет, Велемир, разумеется, прав. Как всегда.

– Идём. Конечно, идём.

– А Жалейка? – всполошился Энгле.

– Безумцу – место среди таких же, – буркнул Велемир. – Захочет – ускачет, на козлиных-то ногах.

Мелодия изменилась. Томный печальный мотив споткнулся, кувырнулся прихотливым переливом и полился шумным потоком. На сцену выкатили жердь, закреплённую на платформе с колёсами, а следом вышла невысокая хрупкая девушка, до подбородка закутанная в плащ из дорогого тёмно-синего бархата, расшитый золотом и серебром.

Деревенская молодёжь постепенно стекалась на поле; все нарядные, но нерешительные, они останавливались стайками в некотором удалении от сцены, толкались и тихо переговаривались, гадая, можно ли подойти поближе. На гладких лицах светился восторг.

Девушка на сцене ловким движением развязала ленты, удерживающие плащ, и тяжёлая ткань упала к её ногам. Ним ахнул: почти всё тело девушки покрывала мелкая сверкающая чешуя, как на рыбьем брюхе, но отливала она так, словно каждую чешуйку венчала капелька росы, в которой отражался свет цветных фонарей. Лишь поднимаясь к ключицам, чешуя мельчала и сливалась с кожей, так что на шее и лице её не было вовсе, только перламутровое сияние выдавало, что девушка отличается от простых людей. Меченая надменно оглядела зрителей, которые замерли, задержав дыхание. Её веки блестели от какой-то дивной краски и походили на сине-зелёные стрекозиные крылышки.

– Какая красавица… – выдохнула Мейя. Она отцепилась от Велемира и шагнула вперёд, ближе к сцене. Жалейка подмигнул ей, продолжая выдувать мелодию в компании музыкантов, возглавляемых старухой с костяным инструментом.

Чешуйчатая девушка обхватила руками жердь и ловко, по-беличьи взобралась на самую вершину.

По полю прокатился вздох.

Даже Велемир замер, будто заколдованный сверкающей гаеркой. Сомнений не оставалось, эти шуты – вовсе не те, что превращали свои представления в кровавые побоища. Эти – совсем другие, но кто знает, что у них в головах?

Старуха-музыкантша склоняла голову то влево, то вправо, не отрывая губ от костяной дуделки, закручивая мелодию так, как ей самой хотелось. Её помощники с готовностью и воодушевлением подхватывали любой новый мотив, и только Жалейка заметно сбивался, краснел и виновато улыбался в паузах, зато выглядел таким счастливым, что даже смущение ему не мешало.

Гаерка забралась на макушку жерди и принялась не то плясать, не то бороться с кем-то невидимым, плавно и пылко изгибая тело, рисуя руками узоры в воздухе, и каждое её движение было исполнено такой грации и небеспричинного самолюбования, что не верилось, будто под сверкающей кожей – человек, а не заговорённая ящерка. Она почти не держалась – так, слегка, зацепившись одной ногой, а всё остальное обнажённое и гладкое тело вилось, плескалось, будто не было в нём ни мышц, ни костей, одна сплошная красота и гибкость.

После девушки-ящерицы выступали другие. Грузный мужчина с густым медвежьим мехом на плечах, руках и груди с лёгкостью поднимал двух женщин: одну – в маске, закрывающей глаза, и в платье из живых бабочек, другую – печальную красавицу с кожей, отливающей золотом. Женщины плясали, стоя на вытянутых руках мужчины-медведя, а золотокожая к тому же играла на гуслях.

Юноша с острым рогом прямо посреди лба и широкими перепончатыми стопами пел красивые песни на языке, которого Ним не понимал. Женщина с руками-ветками поджигала свою кожу, больше похожую на грубую сосновую кору, и каким-то чудом огонь перебегал с плеч на спину, со спины на живот, вспыхивал ярко и затухал, не причиняя ей ни малейшего вреда. Выступали и девочка с совиной головой, и старик с перекошенным лицом, ко лбу переходившим в рогатый олений череп, и парень с нежными листочками на лице и руках, боязливо съёживающимися от малейшего дуновения, и человек-ворон, сплошь в жёстких чёрных перьях, с чудовищными когтями на скрюченных пальцах…

Публика вопила от восторга, ахала, вздыхала, причитала и вскрикивала. Покачивающиеся фонари обливали цветными пятнами полузвериные тела, невиданные лица, рога, когти, перья, ветви, наросты, чешую… Ниму казалось, что он видит дивный сон, вдохновлённый каким-нибудь крепким княжеским пойлом, – осознание того, что всё это происходит на самом деле, просто-напросто не помещалось в голову.

Постепенно народу на поляне прибавлялось, и скоро Ниму уже казалось, что вся деревня собралась здесь, поглядеть на дивных шутов, каких никто здесь никогда не видал. Из-за леса выплыла медная луна, и яркостью она могла поспорить с дорогими скоморошьими фонарями. Хотелось есть, и даже это желание скоро исполнилось, как по волшебству: деревенский пирожник приволок полный лоток свежих пирогов со снытью, яйцом и пшеницей, и на остатки монет Велемира они смогли выторговать пирогов с запасом. Перстень Энгле решили пока не разменивать: Ним и вовсе думал, что лучше было бы отдать его Мейе, да только стыдился предложить, пока она сама не попросит.

Когда представление закончилось, плотный занавес из дорогой ткани