странный, насколько вообще может быть. Он предлагает нам собираться всем вместе за ужином? Что будем обсуждать? О чём говорить? Может, мне ещё начать ему рубашки гладить и по утрам галстук завязывать?
Но свой сарказм я решаю оставить при себе. Достаю лист с распечатанными рекомендациями врача и внимательно изучаю. Проговариваю себе под нос лекарства и продукты.
— Закажи доставку или составь список, пока буду в офисе, пошлю курьера в аптеку и магазин, а к вечеру всё привезу. Я буду непоздно.
— Хорошо.
Честно говоря, мне хочется, чтобы он быстрее уже уехал в свой офис. Вот так сидеть с ним за столом, обсуждая бытовые дела, мне совсем непривычно. Дискомфортно. Я не понимаю, как вести себя с ним, особенно после фактически брошенного в лицо брачного контракта и обозначенного отсутствия выбора.
Поэтому когда Ярослав набрасывает пиджак и уезжает, я выдыхаю. В дополнение к этому человеку нужна инструкция, как с ним себя вести и о чём говорить, потому что самой мне не понять.
Немного успокоившись после пережитого, я переодеваюсь в домашний костюм, проверяю, есть ли в холодильнике еда, которая будет соответствовать назначенному Роме питанию. Есть куриный суп, Людмила Васильевна вчера варила. Отлично подойдёт.
Потом открываю ноутбук и начинаю штудировать сайты на предмет рецептов вкусных блюд, которые можно приготовить в рамках Ромкиной диеты. Когда нахожу описание овощного рагу с курицей, то ловлю себя на том, что неосознанно улыбаюсь. Одёргиваю себя и скорее перелистываю страницу.
Ромка спит долго. Боль и стресс всегда утомляют, и организму нужно время на восстановление, а сон для этого подходит лучше всего. Я его не бужу, думаю, и в ночной сон он уйдёт непоздно. Просыпается уже ближе к вечеру.
— Мам, а где папа? — спрашивает первым делом.
— На работу уехал. Говорил, вернётся пораньше.
— А он купит мне того вкусного динозавра?
— Солнышко, тебе такое пока нельзя, — отвечаю, а Ромка сразу начинает кукситься, поэтому мне приходится тут же пообещать ему что-то взамен. — Но мы с тобой сами сделаем зефир. Доктор сказал, что его можно.
Рома вздыхает, но соглашается.
В начале восьмого возвращается Нажинский. Он привозит лекарства и продукты по списку, что я ему сбросила. Выглядит уставшим и каким-то даже злым. Я уже ожидаю, что он отмахнётся от Ромки и уйдёт в свой кабинет, но Ярослав снова меня удивляет. Переодевается в свободные домашние штаны и футболку и спускается в гостиную.
Пока я стою у плиты, они с Ромкой усаживаются на диване и раскладывают уже привычную партию в шахматы. О чём-то негромко переговариваются, но мне не слышно, о чём именно.
Цепляюсь за мысль, что мне, наверное, и не нужно знать. Пусть у них будет что-то своё.
— Мам, мне спать пора, — дёргает меня сзади за спортивную кофту Ромка, чем очень удивляет меня, потому что обычно его приходится уговаривать и убеждать с разной степенью строгости. — Папа сказал, что пора ложиться. Так я быстрее выздоровлю и тогда он покатает меня на машине на переднем сидении.
Вау, Нажинский начал договариваться с ребёнком? А не «мальчик, так надо».
Я наливаю Ромке его вечерний стакан молока, и мы уходим в детскую. Засыпает он быстро, хотя дневной сон был длинным. Даже сказку дослушать не успевает.
Я выхожу из его комнаты, тихонько прикрыв двери, и возвращаюсь на кухню. Нужно достать чашу из мультиварки, чтобы запеканка на завтра остыла.
В кухне и гостиной тихо, свет погашен. И я, проходя мимо дивана, вздрагиваю от неожиданности, когда понимаю, что Ярослав сидит в полутьме, запрокинув голову на спинку дивана. Верхний свет погашен, только полоса над столом из кухонной зоне и отсвечивает.
— Думала, ты ушёл.
Он отрицательно мычит и поднимает голову. Свет приглушён, но и его достаточно, чтобы заметить, что глаза у Нажинского красные и уставшие.
— Тебе плохо?
— Голова болит, — говорит немного хрипло.
— Таблетки?
— Не помогают.
— К врачу обращался?
— Некогда, — качает головой и трёт глаза основанием ладоней. — Сядь рядом.
Его просьба обескураживает. Чем ему это поможет? Но отказать я почему-то не решаюсь. Сажусь на диван где-то на расстоянии метра и вздрагиваю, когда Нажинский укладывается головой мне на колени, а потом берёт мою ладонь и кладёт себе на лоб.
— Так хорошо, — шепчет, шумно выдыхая, и прикрывает глаза.
29
Ярослав
Сын.
Мой.
Раньше я воспринимал это слово как понятие скорее биологическое. Человек, носящий генный набор, сходный с моим в определённом процентном отношении.
Это было что-то абстрактное — иметь сына. Возможный в будущем факт моей биографии. Но когда врач сказал, что детей я иметь не смогу — где-то ёкнуло. Неприятно засаднило. Абстрактно, в общем и целом.
Я выдохнул, когда Артём нашёл Софию и Романа. Фух, факт биографии свершился, у Ярослава Нажинского есть продолжение. Можно было успокоиться, оставалось лишь разобраться в деталях: где, от кого и как всё юридически оформить. Взять контроль.
Когда я увидел мальчишку впервые, то испытал некое… разочарование, что ли. Или что-то отдалённо напоминающее. Возникла мысль «Этот мелкий худой ребёнок и есть моё продолжение?» Он выглядел слишком… слабым.
Но он был. Уже хорошо.
Моё представление о детях оказалось далёким от истины. Дети совсем не желают быть просто фактом. Они не просто находятся на жилплощади, они ведут свою жизнь, отличную от взрослых.
«Сгинь с глаз моих, ничтожество» — иногда говорил мне отец, скривившись, когда появлялся дома и в очередной раз ссорился с матерью.
Я забивался в угол и сидел тихо, очень надеясь, что на этом его внимание ко мне закончится.
Но что я понял, когда меня дома стала встречать не тишина и полумрак, а шум детских мультиков в гостиной и шлёпанье по полу маленьких босых ног, так это то, что не скажу этому мальчику таких слов, как говорил мне отец. Никогда.
Я могу не любить его, могу не желать проводить с ним время, но вспоминая те свои ощущения из детства, совершенно точно не хочу, чтобы этот мальчик чувствовал их.
В первые дни я испытывал некоторое раздражение, возвращаясь домой. Досаду, что не могу просто сесть в гостиной в тишине и полумраке и попытаться расслабиться. Особенно при очередном приступе этой чёртовой головной боли.
Неустанно, как заведённая игрушка, мальчишка выбегает мне навстречу и пищит своё «привет, папа!», а потом ещё какое-то время, не смолкая, тараторит. Мне хочется принять снотворное и лечь, а тут он. Каждый раз.
А потом я вдруг заметил, что уже трижды забывал о таблетках. И засыпал. Короткое время, проведённое
