Я молчал.
– Тебе все ясно? – спросил он.
– Я хочу получить этот приказ в письменном виде, – сказал я.
– С тебя хватит и устной формы. Ты понял, что от тебя требуется?
– Да, – ответил я.
– Свободен.
Я начал считать: «Одна тысяча, две тысячи, три тысячи». Затем отдал ему честь и развернулся. Уже когда я был около двери, он сделал последний выстрел.
– Мне сказали, что ты настоящая звезда, Ричер, – проговорил он. – Теперь тебе придется решать, хочешь ли ты остаться большой звездой или станешь высокомерным умником и сукиным сыном. Кроме того, тебе следует помнить, что никто не любит высокомерных умников. А еще, что сейчас ты оказался в положении, когда для тебя будет иметь значение, как к тебе относятся окружающие. Огромное значение.
Я ничего ему не ответил.
– Я понятно выразился, майор?
– Исключительно, – сказал я и взялся за дверную ручку.
– И последнее, – продолжал он. – Я постараюсь придержать жалобу о грубом обращении с гражданскими лицами. Столько, сколько смогу. Из уважения к твоему послужному списку. Но я хочу, чтобы ты помнил: жалоба есть, и ее всегда можно пустить в ход.
Я покинул Рок-Крик около пяти вечера. Сел на автобус до Вашингтона, а потом на другой, который направлялся на юг по автостраде I-95. После этого я снял свои знаки отличия и проехал последние тридцать миль до Бэрда, остановив на дороге машину. Так обычно получается быстрее. Как правило, здесь в основном ездят военные, или отставники, или их семьи, и большинство из них с подозрительностью относятся к военной полиции. По опыту я знал, что лучше держать значки в кармане.
Я вышел из машины в двухстах ярдах от ворот Бэрда в самом начале двенадцатого, четвертого января, после того как провел в дороге почти шесть часов. В Северной Каролине царили непроглядный мрак и холод. Жуткий холод, поэтому я пробежал двести метров до ворот, чтобы согреться. Когда я до них добрался, я задыхался. Отметившись на проходной, я помчался в свой кабинет. Там было тепло. Сержант, у которой был маленький сын, дежурила в приемной. Она налила мне чашку кофе, и я вошел в кабинет, где обнаружил на столе записку от Саммер, прикрепленную к тонкой зеленой папке с тремя листками. Список женщин, имеющих доступ к «хаммерам», список женщин, переведенных из Ирвина, и копия записей из журнала на проходной. Первые два оказались довольно короткими. Третий привел меня в ужас. Люди только и делали, что входили и выходили с базы, поскольку был праздник. Но лишь одно имя имелось на всех трех листках: «Подполковник Андреа Нортон». Саммер обвела его красным карандашом. В записке она написала: «Позвоните мне касательно Нортон. Надеюсь, с вашей мамой все в порядке».
Я нашел бумажку с телефоном Джо и позвонил сначала ему.
– Как ты? – спросил я у него.
– Мы должны были остаться, – ответил он.
– Она дала сиделке выходной на один день, – сказал я. – Один день – это все, чего она хотела.
– Нам все равно следовало остаться.
– Ей не нужны зрители, – возразил я.
Джо молчал, и безмолвный телефон обжигал мне ухо.
– У меня вопрос, – заговорил я. – Когда ты служил в Пентагоне, ты встречал урода по имени Уиллард?
Некоторое время он ничего не отвечал, видимо, пытался вспомнить. Джо уже довольно давно ушел из разведки.
– Такой приземистый коротышка? – спросил он. – Не может ни минуты посидеть спокойно. Постоянно елозит на своем стуле и поправляет штаны. Канцелярская крыса. Кажется, майор.
– Теперь он уже полковник, – сказал я. – Его только что перевели в Сто десятый отдел. Он мой начальник в Рок-Крике.
– В Сто десятый отдел? Звучит разумно.
– А по-моему, не очень.
– Это новая теория, – пояснил Джо. – Они решили сделать так же, как в гражданском секторе. Им представляется, что те, кто ничего не знают, добьются большего, потому что они не знакомы с положением вещей в той области, куда их переводят. Начальству кажется, что таким образом возникают новые перспективы.
– Мне нужно что-нибудь знать о нем? – спросил я.
– Ты назвал его уродом, так что, похоже, ты уже и сам про него все знаешь. Он умный, но это не мешает ему быть уродом. Злобный, мелочный, невероятно обожает самого себя и великолепно лижет начальственные зады. А еще он всегда знает, в какую сторону дует ветер.
Я молчал.
– Безнадежен с женщинами, – добавил Джо. – Это я отлично помню.
Я продолжал хранить молчание.
– Он идеальный вариант, – проговорил Джо. – В том смысле, о котором я говорил. Уиллард занимался Советами. Следил за производством танков и использованием горючего, насколько я помню. Кажется, он придумал какой-то алгоритм, по которому мы могли рассчитать, как проходят учения в бронетанковых войсках Советов в зависимости от количества потраченного ими топлива. Около года он наслаждался своей славой. Но, думаю, сообразил, что скоро все изменится, и слинял оттуда, выбрав подходящий момент. Тебе следует сделать то же самое. По крайней мере, подумай об этом. Мы ведь с тобой это уже обсуждали.
Я по-прежнему ничего не говорил.
– А пока будь осторожен, – предупредил Джо. – Я бы не хотел иметь Уилларда в качестве начальника.
– Со мной все будет в порядке, – заверил я.
– Нам следовало остаться в Париже, – повторил он уже в который раз и повесил трубку.
Я нашел Саммер в баре офицерского клуба. Она пила пиво, прислонившись к стене, и разговаривала с двумя уоррент-офицерами второй категории. Увидев меня, она отошла от них.
– Гарбера отправили в Корею, – сообщил я. – У нас новый начальник.
– Кто?
– Полковник Уиллард. Из разведки.
– У него есть опыт работы?
– Никакого. А еще он настоящий придурок.
– Это вас не огорчило? – спросила она.
– Он приказал нам держаться подальше от дела Крамера, – пожал плечами я.
– И мы будем?
– А еще он запретил мне разговаривать с вами. И сказал, что намерен отклонить ваше прошение о переводе.
Саммер затихла и отвернулась.
– Мне жаль, – сказал я. – Я знаю, что вы очень хотели перейти в наш отдел.
Она посмотрела на меня и спросила:
– Он серьезно не хочет, чтобы вы занимались Крамером?
Я кивнул.
– Он вообще очень серьезный тип. Приказал арестовать меня в аэропорту, чтобы я лучше его понял.
– Арестовать?
Я снова кивнул.
– Кто-то настучал на меня по поводу тех ребятишек на парковке.
– Кто?
– Кто-то из пехоты, кто присутствовал в толпе и все видел.
