– Айтанян…
– Айтанян, значит? – почему-то с удивлением переспросил Маститый.
– Значит… – Армен ответил спокойно, без признаков малейшего экзаменационного волнения.
Ответ не понравился. Мастер понял, что будут проблемы. Армен стоял с непроницаемым лицом.
– Отличная пластика… – сказал вдруг Маститый и добавил, обращаясь к Мастеру: – Ваша школа…
Мастер слегка улыбнулся глазами. Армен продолжал стоять как стоял. Какую игру затеял Маститый, никто не понимал.
– А почему вы сценарий сами писали? – вполне доброжелательно обратился он к Армену. – Не нашли подходящего?
– Я не искал, я просто сделал что хотел. Я профессиональный писатель… – спокойно ответил Армен.
Ответ снова не понравился…
– Так это, что же, девочка там в Америке и остается?.. В вашем… кхм!.. писательском варианте?.. А эти… с пейсами, назад улетают? – с искренним удивлением спросил Маститый. – Странно, что так, а не наоборот. Вы не находите?
– Это не странно, – ответил Армен. – Это нормально… Это было их свадебное путешествие, и они вернулись на Родину. А девочка у меня олицетворяет Свободу, и у нее должен быть выбор…
– А ворона в красной ермолке почему Америку выбирает? Тоже для свободы?
Мыриков, проректор высших курсов, он же член комиссии, хихикнул. Мастер молча слушал, не вступая в дискуссию. Все остальные решили, что лучше помолчать, пока не прояснятся позиции. Очень уж материал… деликатный…
– Такой ее придумал Гений русского авангарда, – спокойно ответил Армен, – а я просто перевел его картины в движение.
Маститый оживился:
– Вот именно, авангарда! А почему, например, не реализма? В народном стиле?
Мастер прикрыл глаза, мысленно сосчитал до пяти и снова открыл. На лице его ничего не читалось. Маститый продолжил мысль:
– Почему, например, не… – он на мгновение задумался, – не Лесков, там… или не… – глаза его забегали быстро-быстро, – не Шукшин? У него, кстати, тоже есть много над чем погрустить… В народном смысле. Вот, к примеру, «Алеша бесконвойный». Настоящая русская грусть. И без этих… – он старался подобрать нужные в этой ситуации слова, но у него плохо получалось, – без этого… всего… И вообще, вы, может, слышали, что искусство принадлежит народу?
Неожиданно он вскочил с места и ткнул себя в грудь указательным пальцем:
– НА-РО-ДУ!
Это был первый в его начальственной практике случай, когда ему было оказано бесстрашное и достойное сопротивление.
– А вы какой народ имеете в виду? – спросил Армен. – Конкретно…
– Какой?!! – забыв о своей педагогической миссии, заорал Маститый. – Да наш, наш народ, какой же еще? – И, окончательно потеряв бдительность, выкрикнул: – Русский!
– А я – армян! – без тени смущения на лице отчетливо произнес Армен. – Я не ваш народ! А искусство, если по заказу, то оно уже не искусство, а… лозунг… Хоть в ермолке, хоть в ушанке, хоть совсем без ничего, ну-у?
Это последнее «ну-у?» получилось случайно, просто вывалилось автоматически. Сказалось дикое внутреннее напряжение. Только сейчас он обнаружил, что все это время кулаки его были сжаты так, что побелели косточки пальцев… Мастер встал и вышел из просмотрового зала. Маститый побагровел и глотнул воздуха… Члены комиссии, среди которых было и немало достойных представителей веселого цеха, вскочили с мест, плохо ориентируясь в происходящем…
– Все свободны! – шумно выпустив изо рта воздух и повернувшись к комиссии спиной, сказал Маститый и, не оборачиваясь, добавил: – Вы тоже…
Вечером Мастер позвонил Армену и сказал:
– Ты снял отличный диплом. Поздравляю…
…Наступило время обеда, и Армен поднялся к себе в салон. Мыриков сидел напротив Кима и внушал ему что-то важное. Они выпивали… Армен сел в свое кресло и закрыл глаза. Мыриков замолчал. Вошла Ким и раздала подносы.
– Что бы вы хотели заказать, сэр? – по-английски обратилась она к Мырикову.
– Ты чего будешь? – спросил Мыриков у Сашки.
– Рыбу, если можно…
– А я возьму мясо… Мит энд фиш, плииз…
Ким улыбнулась:
– Щуар… – и подошла к Армену…
– Блэк кава! – спокойно сделал он свой заказ. – Икра… Вери мач! – и потряс в воздухе руками, сложив их в объемный комок. – Энд «Хеннесси» еще!
Ким прыснула от смеха:
– Йес, сэр!
Мыриков не обернулся, но было заметно, как у него дрогнули плечи… Армен поднял принесенный стюардессой бокал и тихо произнес:
– За тебя, Дэвид!..
…Когда Дэвид Годмэн, сорокалетний голливудский продюсер, наконец прилетел в Москву после всех этих бесконечных и уже порядком к тому времени надоевших госкиновским дамам согласований, был июнь, и студенты в основном разъехались кто куда. Вовсю шли съемки летней натуры, и многие сидели в киноэкспедициях. Госкино предлагало перенести его приезд на осень, но осень у него уже была расписана по минутам. Отказаться было нельзя ни той, ни другой стороне. Решение по организации обмена студентами кинематографических специальностей для прохождения месячной стажировки в Москве и Нью-Йорке было принято на самом высоком правительственном уровне.
Все получилось, можно сказать, случайно. Председатель Госкино СССР, дуриком залетев в Америку в составе делегации, состоявшей из деятелей советской культуры, стал участником встречи в комитете Сената США по культуре. После встречи был устроен прием, где присутствовал сам Президент. Председателя Госкино представили Джимми Картеру. Картер пожал ему руку, улыбнулся и сказал:
– И у вас, и у нас великая культура. И мы не должны это терять. Мне очень жаль, что мы почти ничего не знаем о вашем современном кино. Давайте налаживать мосты, присылайте к нам своих молодых филммэйкеров. Пусть для начала пройдут стажировку… О’кей?
– Принимаем с благодарностью, – расплылся в улыбке председатель Госкино.
Они снова пожали друг другу руки, снова вежливо улыбнулись и разошлись в стороны, тут же забыв о разговоре. Но, несмотря на их забывчивость, машина закрутилась… Программа получила финансирование, и Дэвид, получив предложение от Ассоциации продюсеров, согласился участвовать в проекте.
– Все-таки ты немного говоришь по-русски, – убедил его президент Ассоциации Джек Валенти.
«В конце концов, – подумал Дэвид, – может, чего накопаю у этих русских…»
К концу третьего дня просмотров он изрядно подустал. Качество пленки было ужасающим, звук, в его понимании, отсутствовал, достойных работ было мало, шедевров не было вовсе. Кое-что он все-таки для себя отметил, хотя… В четвертый, последний, просмотровый день он смотрел анимационные работы. Первые две вгиковские трехминуты не вызвали у него особого энтузиазма, хотя он сразу отметил их значительное превосходство над студенческим муви… В зале погас свет. Запустили третий ролик. На экране возникла огромная странная птица…
