и Тоне под благовидным предлогом познакомиться со старшей дочерью инженера Ларисой. Девушки долго шушукались, потом куда-то ушли. Вечером, перебивая друг друга, шептали Николаю Семеновичу:
— Лариса дружит с комсомолкой Лорой Антонович. Но отец этой Антонович имеет мельницу на Ветке.
— Молодцы, девочки. Как настоящие разведчики постарались,— похвалил Мельников.— Теперь ждите новых указаний.
Он решил познакомиться с Антоновичем, пошел на Мельницу якобы за мукой. Представился хозяину как портной.
— Я слышал, у вас есть дочь,— сказал Мельников.— А какая девушка не любит красиво одеться? Я возьму не дорого, натурой, так сказать. Плату назначайте сами. Пришлите дочку к нам, мы снимем мерку и пошьем платье. Понравится вам — и мы будем довольны.
Антонович согласился. На следующий день Лора принесла отрез, стеснительно сказала:
— Мама сохранила. Берегла к моей свадьбе. Но какая теперь свадьба?
Мельниковы вложили все свое умение и старание в первый заказ. Лора пришла в восторг от платья. Поцеловала Татьяну Аристарховну в щеку и вдруг закрыла лицо руками.
— Я еще никогда в жизни не носила такого... Разве время сейчас носить его? — проговорила она со слезами.
— Зачем ты так расстраиваешься?— успокоила ее Мельникова.— Будем надеяться на лучшее.
— Хотя бы,— ответила девушка и, встрепенувшись, спросила: — А из старого вы можете перешить?
— Почему же нет? Приноси.
Антонович пришла со своей подругой Ларисой Качугрой, которая тоже попросила пошить ей платье.
— Как у Лоры, можно?
— Зачем, как у нее? — вмешался в разговор Николай! Семенович.— Для твоей фигуры нужен другой фасон! Мы придумаем что-нибудь оригинальное, приноси материал.
Через неделю к портным пришла Елена Зиновьевна — жена Качуры. Она принесла для переделки старые платья — свои и дочери. Потом заказала одежду младшим детям. Женщины сблизились, у них нашлось много общих житейских забот и тревог.
— Боже, как я боюсь за мужа,— говорила Елена Зиновьевна.— Один неверный шаг, одно слово, и его могут забрать. Только название — заведующий шахтой. Живешь и оглядываешься. Те, кто уважал мужа, отвернулись, и он очень переживает. Но ведь не выйдешь и не скажешь на весь поселок о своих настоящих чувствах.
— Под всякой вывеской приходится скрывать свои истинные мысли,— поддержала Татьяна Аристарховна
Она оторвалась от работы — порола белую крепдешиновую блузку — и подняла глаза на гостью. Увидел внимательный сочувствующий взгляд Елены Зиновьевны и поняла, что та разделяет ее мысли. А каков сам Качура?
Вскоре его жена заказала у Мельниковых меховые шапочки для детей. Целый день не вставали из-за машинки Татьяна Аристарховна и Николай Семенович. Вечером понесли шапки, чтобы познакомиться с Качургой. Их на пороге встретила Елена Зиновьевна.
— Неужели принесли заказ? — воскликнула она. Да мы бы сами забрали. Ну заходите, заходите.
Она представила мужа, невысокого мужчину лет сорока пяти, с непокорными волосами на голове, с глубоким взглядом карих глаз под густыми бровями, меж которых лежала упрямая складка. Говорил он приглушенным баском.
Елена Зиновьевна приготовила чай. Разговор начался о платьях и шапочках, поговорили о погоде и незаметно перешли на трудности жизни.
— Не укладывается все-таки в голове — передовая нация по культуре, по уровню техники, а действует по-варварски,— сказал Качура.
— Палачи,—вставил Мельников.
Но Евгений Степанович словно не обратил внимания на его реплику и продолжил:
— Кто-то донес им, что на поселке остался больной инженер, то есть я. Пришли с солдатами в дом и заставили работать.
— Завоеватели. Мы — их рабы...
— Вообще-то мы, оставшиеся здесь, оказались между двух огней. Я лично не верю в окончательную победу немцев. История подсказывает, и настроение людей знаю. Но пока враг силен, приходится приспосабливаться, чтобы выжить и накопить силы.
— А что нам скажут, когда вернется Красная Армия? — спросил Николай Семенович.— Особенно таким, как вы. Я человек беспартийный, портной, с меня спрос маленький. А вы человек с именем, ворочаете большим делом.
Мельников решился на открытый разговор. Нужно было выяснить, чем дышит инженер. Хотя его и заставили служить насильно, однако работать можно по-разному. Железнодорожники тоже служат у немцев. Но их работа скорее оборачивается бедой для оккупантов, нежели пользой.
Евгений Степанович медлил с ответом. Татьяне Аристарховне показалось, что он смущается присутствия женщин. Она попросила Елену Зиновьевну показать платья, которые можно перешить, и они ушли в другую комнату. Качура прокашлялся и проговорил баском:
— Да, Николай Семенович, в этом вы правы. С меня спрос будет больший. Но один в поле не воин, хотя и может отдать жизнь дорого.
— Но всегда ли стоит лезть, как говорится, на рожон? Может, ваша должность имеет кое-какие преимущества.
— Не понимаю. Вы ведь говорили, что нас не похвалят за работу на немцев.
— Вы, надеюсь, слыхали о конспирации? В целях конспирации открывают различные мастерские и питейные заведения. А мы себе на службу возьмем шахту,— сказал Николай Семенович и улыбнулся.— Ей-богу, никому и в голову не придет, что советские патриоты используют возрожденную врагом шахту. Ведь оккупанты при всяком удобном случае только и кричат о разрушенных большевиками предприятиях, о рабочих, оставленных без хлеба. И вдруг одна шахта работает! Но она будет работать на нас. Военный потенциал врага, по всей вероятности, не увеличится от нескольких десятков тонн угля. А наш боевой запас пополнится, и оккупанты лишатся более важных для них объектов.
— Ваша мысль мне понятна. Но основное вы скрываете,— проговорил Качура.— Не будем играть в прятки.
— Хорошо,— согласился Мельников.— Вы распоряжаетесь на шахте динамитом. Он же необходим нам... Необходим мне.
Евгений Степанович наклонил голову, сжав широкими ладонями виски. Долго сидел молча. Портной терпеливо ждал. Ему вспомнились слова Качуры о том, что оставшиеся в оккупации находятся между двух огней. С одной стороны, презрение народа, с другой — приказы, немцев, смерть, если не выполнишь их.
— Я согласен,— сказал инженер, глядя Мельникову прямо в глаза.
На Заводской стороне
