говорил Дмитрий Иванович о присущем братьям Щукиным коллекционерском «нюхе».
Только потом, оставшись с полотном один на один, Сергей Иванович начинал искать причину, заставившую сделать подобный выбор. Привыкать к картинам порой приходилось долго и трудно. Крайне редко это не удавалось вовсе. От панно Пюви де Шаванна, купленного в минуту душевной слабости, Щукин, кстати, отказался и сменял «Муз» на матиссовскую «Девушку с тюльпанами», потеряв на сделке с Бернхемами больше десяти тысяч франков.
«Матисс для меня выше, лучше и ближе всех… Ведь у него праздник, ликование красок…
— Пойдемте сюда! Пойдемте! — воскликнул Щукин и побежал куда-то через комнаты… Он распахнул дверь на внутреннюю лестницу и отступил в глубину полутемной комнаты… — Смотрите! Отсюда, из темноты смотрите!
Мы глядели на панно Матисса над лестницей. На ярко-зеленой земле, под ярко-синим небом кружились, сцепившись, обнаженные ярко-красные человеческие фигуры.
— Ну, смотрите! — вдохновенно говорил хозяин. — Какие краски! Лестница освещена этим панно. Правда ведь?»[54]
Зрелище матиссовских «Танца» и «Музыки» потрясало. Однажды увидев, забыть их было уже невозможно. «Внизу, в передней, был ливрейный швейцар, а поднявшись по лестнице на второй этаж, сразу же „ошарашивал“ Анри Матисс. По тем временам это было столь необычно, что даже мы, люди искушенные, приходили в волнение. Так были смелы и необычны панно Матисса: круг скачущих красно-желтых юношей на красивом голубо-синем фоне. Ну, конечно, и формы этих голых тел далеки были от форм „академических“… Теперь это все стало как-то обычно и даже иногда скучновато, ну а тогда в богатой, морозной, красивой Москве с чудесными пятничными щукинскими обедами, с ливрейным швейцаром — Матисс такой контраст, как сильнейший перец действовал», — вспоминал в середине тридцатых С. А. Виноградов.
Едва панно появились в Москве, Щукина немедленно обвинили в том, что своими покупками он причиняет вред России и русской молодежи. Это, как ни странно, только укрепило его веру в Матисса. «Из-за вас надо мной понемногу издеваются». «Я надеюсь когда-нибудь победить, но надобно еще несколько лет борьбы». «Я полон веры в Вас и уверен в Вашей победе». «Я с удовольствием думаю о Ваших картинах и надеюсь иметь их много». И так в каждом письме. Сергей Иванович не только подбадривал художника письмами, но и поддерживал регулярными заказами. Двадцать лет назад Матисс оставил юридическую контору и начал рисовать, однако лишь с появлением русского заказчика перестал одалживаться у родственников и смог наконец на собственные гонорары содержать жену и троих детей. Стайны покупали в рассрочку и выплачивали деньги частями, Щукин платил сразу, часто — вперед. На щукинские деньги Матисс купил для своего семейства дом под Парижем с огромным садом («Матисс с чувством, средним между гордостью и досадой, называл его un petit Luxembourg») и большой студией-времянкой[55]. Имея такого идеального патрона, можно было думать только о творчестве, благо от бытовых проблем благодаря жене и дочери художник был избавлен полностью.
Не успев окончательно сжиться с «Танцем» и «Музыкой», неугомонный Щукин уже мечтал о новых картинах: «Я все время думаю о вашем „Море“, я чувствую свежесть океана». Еще ему хотелось, чтобы Матисс написал для него триптих на аллегорическую тему (три возраста жизни, или три времени года). Все комнаты особняка уже были заняты, и для будущих картин хозяин подыскал небольшую, к тому же плохо освещенную комнату со сводчатым потолком. Самым разумным решением было посмотреть московский особняк своими глазами, на что Матисс с удовольствием согласился.
Глава одиннадцатая. Матисс в Москве
19 октября 1911 года Сергей Иванович вместе с Матиссом выехал Норд-экспрессом из Парижа. Пробыв всего один день в Петербурге, они отправились в Москву. «Первый день в России вышел Матиссу „комом“. Он страстно мечтал видеть Эрмитаж… но Сер. Ив., узнав от лакеев, что Эрмитаж закрыт на всю зиму, постеснялся беспокоить директора — теперь, пожалуй, Матиссу ни в жисть не видать Эрмитажа»[56]. По письмам И. С. Остроухова подробности пребывания в России французского художника можно восстановить чуть ли не по часам.
«Третьего дня они приехали в Москву и Матисс остановился у С. И. Щукина. Первый день осмотрел его коллекцию и собрание Ивана Абрамовича [Морозова]. Вчера вечером был у нас. И надо было видеть его восторг от икон! Он буквально весь вечер не отходил от них, смакуя и восторгаясь каждой. И с какой finesse [тонкостью]!.. В конце концов он заявил, что из-за этих икон стоило ему приехать и из более далекого города, чем Париж, что иконы эти выше теперь для него Fra Beato[57]… Сегодня по телефону Сер. Ив. звонил мне, что М. буквально всю ночь не мог заснуть от остроты впечатления. Завтра везу его в Собор [Успенский], в [Патриаршью] Ризницу и в одну старообрядческую молельню… Вечером „Садко“… Надеюсь, что останется довольным».
Иностранные знаменитости часто приезжали в Москву, но не всех встречали с такими почестями. Чтобы организовать Матиссу культурную программу, господин попечитель Третьяковской галереи отложил все дела. Делал это Илья Семенович отчасти из родственных чувств — жена Остроухова Надежда Петровна, как уже говорилось, приходилась Сергею Ивановичу двоюродной сестрой. С другой стороны, Матисс был ему интересен как «удивительно тонкий, оригинальный и воспитанный господин», но отнюдь не как художник. Составляя для французского гостя программу, Остроухов сосредоточился на том, что в последнее время интересовало его самого, — на древнерусских памятниках. Илья Семенович «заболел» иконой и прочел все, что можно было прочесть о древней иконописи в книгах; осмотрел все, что только возможно было увидеть, и за два года собрал небольшую, но отменного качества коллекцию икон новгородской, псковской и тверской школ.
Поездка в Москву стала для Матисса незабываемым путешествием во многом благодаря Остроухову, метко окрещенному кем-то «Колумбом древнерусской живописи». Вот как выглядело расписание, предложенное Ильей Семеновичем Щукину для его гостя на первые три дня: «Суббота. В 11 утра я заезжаю к Вам и мы едем в Новодевичий монастырь, оттуда, возможно, завтракать к Харитоненкам (М. хочет набросать вид Кремля, и у них есть несколько интересных икон). Воскресенье. Я заезжаю на автомобиле около 1–1 ½ к Вам, чтобы ехать на Рогожское кладбище, в Единоверческий монастырь. Вторник. В 3 часа я заезжаю к Вам, чтобы ехать на специально для нас устроенный концерт Синодальных певчих. В 12 ч. ночи Матисса жду к себе, чтобы ехать в „Летучую мышь“, где его хотят видеть. Это на ближайшие дни, остальное увидим впоследствии».
В открытках с видами Москвы Матисс писал друзьям, что не сумел увидеть Le Czar, но путешествием доволен, что погода здесь ужасающая, но жить в Москве шикарно — «здесь кутят с вечера до утра», благодаря чему «у города есть свое лицо и образ, примитивный, совершенно прекрасный и даже немного дикий» (позднее Матисс, правда, писал, что Москва показалась ему «большой азиатской деревней»).
