возможно, одна из главных примет времени. И, находя поэтическое отражение, обретает отзвук многих судеб, создавая своеобразный союз одиноких сердец» [5].
«Баллада о своем», как и многие стихи, вошедшие в книгу О. Хлебникова «На краю века» (1996), создает ощущение рубежности, неспокойности, авторских душевных переживаний. Нестабильность эпохи, ее надломы и болезни автор ощущает как собственные, отсюда лирико-драматическая тональность многих стихов, таких как «Последнее лето», «Песочные часы», «Старик», «Осень. Голая осень» и мн. др. Ощущение рубежности эпохи поэт соотносит и с собственным состоянием: его волнуют вопросы о том, что сделано, может ли один человек что-то изменить, исправить, обнаруживает ли он божественное начало мира? Именно такими философскими вопросами наполнена «Сорокалетняя баллада» О. Хлебникова, в которой поэт соотносит свой жизненный рубеж с рубежом эпохи, он сам становится ее неотъемлемой частью: «– Слушай, как же Он со мной, ⁄ если без тебя ⁄ выхожу я в мир пустой, ⁄ Бога не любя?» [64, с. 240].
С течением времени лирико-драматическая тональность стихов О. Хлебникова только усиливается. Чем старше становится поэт, тем сильнее ощущается его связь с корнями, малой родиной, друзьями-соратниками, кто уже невозвратно ушел в небытие («Дилижанс. Хроника 1990», «Десять жизней», «В том же составе. Московская повесть», «Музей Пастернака», «Улица Павленко. Староновогодняя поэма» и мн. др.). Основываясь на личных воспоминаниях, О. Хлебников поэтизирует реальные события недавнего прошлого, вводит узнаваемый персонажный ряд, воссоздает культурную атмосферу определенного периода жизни страны. Повествовательные возможности необходимы поэту прежде всего для передачи глубоко личностных, интимных переживаний. Таким образом, и в позднем творчестве О. Хлебникова балладный стих, синтезирующий элегическую тональность, приближающийся к стихотворному рассказу, помогает передать невозможность возврата прошлого, тихую грусть по ушедшим друзьям и тем людям, кто являлся частью жизни поэта. Не случайно «Баллада о Верхних» (2007) посвящена памяти Анатолия и Александры Кропачевых. Подобное посвящение, безусловно, актуализирует авторскую тональность, позволяет усилить звучание основного лирического мотива – мотива утраты:
Увлекла их всех, наверное,
карусель над головами…
никого нет больше верхнего
между космосом и нами [64, с. 370].
Похожую ностальгическую грусть об ушедшем, нерасторжимую связь с прошлым, неуютность в настоящем, чувство одиночества мы можем наблюдать и в лирике И. Кабыш. Несмотря на то, что в отечественном литературоведении за ней закрепился статус детской поэтессы («Детство. Отрочество. Детство», 2003), ее стихи наполнены «взрослой детскостью», необычным взглядом на мир, в котором центральное место занимает образ ребенка:
Рай – это так недалеко…
там пьют парное молоко,
там суп с тушенкою едят
и с Дантом за полночь сидят.
Там столько солнца и дождей,
чтоб вечно алы были маки:
рай – это там, где нет людей,
а только дети и
собаки [18, с. 126].
Поэзию И. Кабыш с хлебниковским стихом, как, впрочем, и с поэзией многих современных авторов (Б. Рыжего, О. Николаевой, О. Фокиной, М. Аввакумовой и др.), сближает боль за происходящее вокруг, растерянность человека перед катастрофическими катаклизмами эпохи 1990-х гг. Дисгармоничность мира с его переоценкой ценностей, нестабильностью прежде всего отражалась на эмоциональном состоянии романтической личности, что и нашло яркое воплощение в интимной лирике И. Кабыш («Личные трудности», 1994).
Баллада, где жанровое обозначение вынесено в заголовочный комплекс, нечастое явление в лирике И. Кабыш, но балладная составляющая, выраженная в особой атмосфере балладного стиха: напряженность, драматизм, загадочность, элегическое переживание, – становится отличительной манерой поэтического стиля современной поэтессы. Более того, ее балладный стих тяготеет к музыкальной стихии, что также является маркером балладного канона. Многие стихи И. Кабыш («А мертвые беспомощны, как дети», «А ты просила не угла», «Бабочка в храме», «Если поезд ушел», «Неотправленное письмо» и др.) положены на музыку.
На наш взгляд, наиболее очевидные поэтические переклички с балладами О. Хлебникова и О. Чухонцева обнаруживаются в «Балладе о листе» и «Неотправленном письме» И. Кабыш. Одинокий осенний лист – центральный образ «Баллады о листе». Он является символом странствующей одинокой души, которая оторвалась от своих корней, от своего дерева. Ей холодно и неуютно в одиноком осеннем мире:
…Поспи, голубчик, с полчаса
да и лети в свои леса.
Прощай навек и помни,
что крова нет – есть корни [18, с. 46].
Мотивы утраты «корней», память об ушедших, холодность одинокого Дома становятся сюжетообразующими и в стихотворении «Неотправленное письмо»:
…И когда я глаза открываю в холодной избе,
как, прости меня Господи, в братской могиле,
мне не миру и городу нужно, а только себе
доказать, что я встану сейчас, как меня ни убили.
<…>
И в окно посмотрю, где лишь хмурое небо да лес.
И, себя по кускам собирая усилием воли,
всею собственной шкурой поверю, что Лазарь воскрес,
хоть вокруг только кости чужие да русское поле [18, с. 67].
Если для передачи внутреннего одиночества, мытарств человеческой души И. Кабыш использует библейские образы и сюжеты лишь как некие дополнительные смысловые вкрапления, то в поэзии С. Кековой, О. Николаевой, И. Ермаковой данные мотивы становятся сюжетообразующими.
Творчество саратовской поэтессы С. Кековой, безусловно, выделяется на общем фоне современной отечественной поэзии, оно ориентировано на православную культурную традицию, ее стихи – это попытка духовного осмысления мира и человека. Как справедливо отмечают исследователи, «она поэтически воплощает размытость и проницаемость границ реального с ирреальным» [163, с. 236], ее стихи «чаще всего безынтонационны. Живут одними смыслами, без голосового произнесения» [164, с. 216]. Взаимопроникновение пространств, причудливость образов, изысканность, метафористичность стиля отчасти сближают ее лирику с авангардными традициями художников-сюрреалистов, поэтов обэриутов. Особая связь с последними подчеркивается и профессиональным интересом поэтессы (она защитила кандидатскую диссертацию по творчеству Н. Заболоцкого).
Объяснение собственной тайнописи и необычности стиля С. Кекова дает в многочисленных интервью, критических работах, беседах с современниками. Ее точка зрения во многом перекликается со взглядами поэтов-романтиков на предназначение поэта как Божьего Избранника, посредника между Творцом и Человеком, который через силу Слова призван напомнить о греховности мира и необходимости духовного очищения. Основную задачу современной поэзии С. Кекова видит в том, чтобы помочь в духовном преображении русского человека: «К Богу приводит Бог, но на этом пути человеку нужна и человеческая помощь. Искусство такой помощью и является» [152]. Именно поэтому автор часто обращается в своих стихах к Богу, Божественной истине как высшей нравственной ценности:
Не нужно искать утешенье нигде —
