Глава 6 МЭРИ ВЕСЬМА ПРОТИВОРЕЧИВА
Я стремлюсь внести в общественную жизнь то, что любой человек получает от своей матери.
Леди Астор
В день открытия Йоркской выездной сессии суда присяжных большое жюри утвердило проект обвинительного акта против Джеральда, герцога Денверского, в деле об убийстве. Джеральд, герцог Денверский, соответственно был представлен на суд, и судья объявил — о чем, собственно, и рассказывала миру в течение последних двух недель каждая газета в стране, — что он, будучи обычным судьей с присяжными из простолюдинов, недостаточно компетентен для того, чтобы судить пэра королевства. Он добавил, однако, что сообщит об этом лорд-канцлеру (который также в течение последних двух недель тайно вычислял место в Королевской галерее и выбирал лордов для создания специального комитета). Затем в соответствии с приказом благородный заключенный был уведен.
Спустя день или два в сумраке лондонского дня мистер Чарльз Паркер звонил в дверь квартиры второго этажа в доме № 110-А на Пиккадилли. Дверь открыл Бантер, который сообщил с доброй улыбкой, что лорд Питер вышел на несколько минут, но ожидал его, и не будет ли мистер Паркер любезен войти и подождать.
— Мы приехали только сегодня утром, — добавил камердинер, — и еще не все привели в порядок, сэр, если вы извините нас. Не согласитесь ли выпить чашечку чая?
Паркер принял предложение и с наслаждением погрузился в угол «Честерфилда»[4]. После экстраординарного дискомфорта французской мебели он находил утешение в расслабляющей упругости, в подушках под головой и превосходных сигаретах Уимзи. Что имел в виду Бантер, говоря, что они еще «не совсем привели в порядок» вещи, он не мог догадаться. Танцующие языки пламени весело отражались на безупречно чистой поверхности черного кабинетного рояля; переплеты из телячьей кожи редких изданий лорда Питера мягко поблескивали на фоне стен черного и бледно-желтого цвета; в вазах стояли темно-желтые хризантемы; на столе лежали самые последние номера всех газет, как если бы хозяин никогда не отсутствовал.
Выпив свой чай, мистер Паркер достал фотографии леди Мэри и Дэниса Кэткарта из нагрудного кармана. Прислонив к заварному чайнику, он вглядывался в них, переводя взгляд с одной на другую, как будто пытаясь найти разгадку в еле заметных улыбках и многозначительных взглядах. Он обратился снова к своим парижским запискам, отмечая карандашом различные пункты.
— Проклятие! — сказал мистер Паркер, пристально глядя на леди Мэри. — Проклятие — проклятие — проклятие…
Ход его мыслей был необычайно интересным. Образы за образами, полные предположений, роились в его мозгу. Конечно, в Париже невозможно думать должным образом — там слишком неудобно и в домах центральное отопление. Здесь же, где распутано так много проблем, был подходящий, умиротворяющий огонь. Кэткарт сидел перед камином. Конечно, он хотел обдумать проблему. Когда коты сидели, глядя в огонь, они обдумывали проблемы. Странно, что он не подумал об этом раньше. Когда зеленоглазый кот сидел перед огнем, он погружался прямо в своего рода богатое, черное, бархатное многомыслие, в котором все имело значение. Было наслаждением иметь способность думать так ясно, как теперь, потому что иначе было бы жаль превышать ограничение скорости — и черные болота так быстро раскачивались вокруг.
Но теперь он действительно получил формулу и не забудет ее. Связь была именно там — близка, прозрачна, удивительно отчетлива.
— Кот стеклодува не бьется, — сказал мистер Паркер громко и отчетливо.
— Приятно слышать это, — ответил лорд Питер с дружественной усмешкой. — Хорошо вздремнули, дружище?
— Я — что? — спросил мистер Паркер. — Эй! Вы имеете в виду, что я дремал? Мне в голову пришли такие мысли, а вы спугнули их. Что это было? Кот — кот — кот… — Он пытался нащупать наугад.
— Вы сказали «кот стеклодува не бьется», — парировал лорд Питер. — Это совершенно потрясающие слова, но я не знаю, что вы подразумеваете под этим.
— Не бьется? — переспросил мистер Паркер, слегка краснея. — Не бьется — о, ну, возможно, вы правы, я, похоже, отключился на какое-то время. Но, знаете, я думал, что только что нашел ключ к отгадке всего этого. Я придавал большое значение той фразе. Даже теперь… Нет, ход моих мыслей, кажется, был не совсем гладким. Какая жалость. Мне представлялось, что все стало так ясно.
— Не берите в голову, — сказал лорд Питер. — Только вернулись?
— Пересек пролив вчера вечером. Какие-нибудь новости?
— Множество.
— Хорошие?
— Нет.
Глаза Паркера блуждали по фотографиям.
— Я не верю этому, — сказал он упрямо. — Будь я проклят, если поверю хоть одному слову.
— Какому слову?
— Какому бы то ни было.
— Вам придется поверить этому, Чарльз, насколько мне известно, — мягко сказал его друг, наполняя свою трубку решительными маленькими толчками пальцев.
— Я не говорил, — толчок, — что Мэри, — толчок, — убила Кэткарта, — толчок, толчок, — но она солгала, — толчок, — и не один раз, — толчок, толчок. — Она знает, кто сделал это, — толчок, — и подготовилась, — толчок. — Она симулировала болезнь и лгала, чтобы укрыть парня, — толчок, — и мы должны заставить ее говорить. — Он чиркнул спичкой и раскурил трубку несколькими сердитыми небольшими затяжками.
— Если вы думаете, — сказал мистер Паркер с некоторой горячностью, — что эта женщина, — он указал на фотографию, — замешана в убийстве Кэткарта, мне не важно, какие у вас улики, вы… Пропади оно все пропадом, Уимзи, ведь она — ваша сестра.
— А Джеральд — мой брат, — сказал Уимзи спокойно. — Вы, надеюсь, не предполагаете, что я сам получаю от этого удовольствие? Но я думаю, что мы достигнем лучших результатов, если попробуем сдерживать наши эмоции.
— Мне ужасно жаль, — сказал Паркер. — Не могу понять, почему я сказал это — ужасно дурные манеры — прошу прощения, старина.
— Лучшее, что мы можем сделать, — сказал Уимзи, — смотреть уликам в лицо, каким бы уродливым оно ни было. И я согласен с тем, что некоторые из них — настоящие горгульи. Моя мать появилась в Ридлсдейле в пятницу Она сразу поднялась наверх и завладела Мэри, в то время как я слонялся в коридоре и дразнил кота, и вообще доставлял самому себе неприятности. Вы знаете. Вызвали старого доктора Торпа. Я пошел и сел на сундук на лестничной площадке. Зазвенел колокольчик, и Элен поднялась наверх. Мать и Торп выглянули и поймали ее как раз у комнаты Мэри. Они много тараторили, а потом мать быстро прошла по коридору в ванную, ее каблуки стучали, а серьги буквально танцевали от раздражения. Я прокрался за ними к двери ванной, но ничего не мог видеть, потому что они закрыли собой дверной проем, но я слышал, как мать сказала: «Итак, теперь вот что я вам скажу», а Элен воскликнула: «Боже мой! Ваша милость, кто бы мог подумать?» «Все, что я могу сказать, — продолжила моя мать, — это то, что если бы мне пришлось положиться на вас для спасения от убийства мышьяком или каким-нибудь другим порошком с названием, подобным анемонам[5]— вы понимаете, о чем я, — с помощью которого этот очень привлекательный мужчина с нелепой бородой расправился со своей женой и тещей (причем последняя была значительно более привлекательна из них двоих, бедняжка), я была бы уже анатомирована и проанализирована доктором Спилсбери — такая ужасно неприятная у него работа, и бедные маленькие кролики, как мне их жаль». — Уимзи сделал паузу, чтобы передохнуть, и Паркер засмеялся, несмотря на свое беспокойство.
