практически к чему угодно. Вероятно, это объясняет, почему частые ошибки не нанесли большого вреда его репутации[266].
Вот что говорит современник Нострадамуса, на пару лет его старше, – Пьетро Помпонацци:
Я не припомню, чтобы когда-либо я прочитал в истории о каких-либо значительных переменах или в жизнеописании какого-нибудь достойного памяти мужа, будь он прославлен добродетелями или преступлениями, чтобы при этих событиях или при его рождении или смерти не явились великие знамения на небесах. Поэтому, так как это случается всегда или, во всяком случае, весьма часто, они имеют естественную причину, что само по себе служит доказательством, что все это происходит от силы небесных тел, поскольку, как это видно из истории, звездочеты предсказывали и истолковывали эти события на основании наблюдения светил[267].
Безусловно, знамения соотносятся с событиями из будущего, пишет Помпонацци, хотя мы не всегда можем с точностью определить, каким именно образом. Более того, чем выше историческая значимость события, тем удивительнее и ошеломительнее знамение, которое ему предшествует, – что, например, очевидно в случае с Вифлеемской звездой, появившейся во время рождения Христа.
Кометы и новые звезды (сегодня мы зовем их сверхновыми) также возникали на небесах в 1585, 1593, 1596, 1604 и 1607 годах. И всякий раз их рассматривали как предостережение. Бог, который до сих пор не вмешивался в ход мировых событий, потому что по большей части Его все устраивало, был разгневан и призывал к покаянию. Когда в декабре 1618 года в небе появилась комета, немецкий священник Элиас Эйнгер писал:
Кометы в общем означают войну, кровопролитие, лишения и смерть, и следует опасаться, что через несколько лет случится большое политическое потрясение, которое втянет простых людей в войну и бунты. Они унесут много жизней. Мир погрузится в великую скорбь и несчастье. Грядут войны, кровопролитие, грабежи, убийства и поджоги, голод и чума[268].
Это предостережение оказалось как нельзя более своевременным!
Число подобных примеров можно умножить. Современники Эйнгера в Европе и Северной Америке единогласно утверждали, что такие феномены требуют не только объяснения, но и интерпретации предсказателя[269]. Даже во второй половине XVII века все еще в порядке вещей было полагать, что любое выдающееся событие в небе, а также землетрясения и суровые штормы имели скрытый смысл. Наконец, только в ходе научной революции вера в знамения начала гаснуть и, как выразился один историк, божественные деяния превратились в «страхуемые риски»[270]. Важным шагом в этом направлении стала книга Эдмунда Галлея «Обзор кометной астрономии» (1705). Галлей доказал, что в 1688 году в небе была видна та же комета, что и в 1601, и в 1531 годах. И предсказал, что она появится вновь в 1758 году. Так и случилось, хотя до исполнения своего предсказания ученый не дожил.
Еще более серьезную роль сыграло открытие Бенджамина Франклина: в 1749–1752 годах ему удалось доказать, что молния – это попросту электрический разряд. А значит, она не послание из другого мира, а всего лишь феномен, который возникает по естественным причинам. Ее можно было лишить мистического флера и приручить. Двумя-тремя столетиями раньше за такие слова Франклин оказался бы на эшафоте. Теперь же они служили отражением того процесса, который Макс Вебер назвал «расколдовыванием мира», и двигали этот процесс дальше. Но даже в свете этих открытий изменения происходили медленно, и списки подобных явлений с их интерпретациями по-прежнему продолжали публиковаться (можно встретить их и сегодня, особенно много их в Интернете).
8. О ПТИЦАХ, ПЕЧЕНИ И ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯХ
Платон считал, что пророческий дар свидетельствует не о мудрости, а о «человеческом умопомрачении»[271]. И все же ни греки, ни римляне не принимали важных решений, не попытавшись сначала предсказать их последствия. Скромные люди невысокого достатка обращались к дешевым предсказателям, которых можно было найти буквально на любом углу, а богачи и известные люди советовались с собранием жрецов, специалистов в задачах подобного рода.
Существовало множество видов гаданий, но наиболее популярными были орнитоскопия, или наблюдение за полетом птиц, и гаруспиции, гадание по внутренностям жертвенных животных. Их объединяет то, что практиковавшие их жрецы не дожидались, пока знамение само возникнет из ниоткуда (со знамениями нередко буквально это и случалось), но предпринимали активное действие, чтобы попытаться предсказать последствия своих событий.
Идея о том, что птицы, взлетающие к небесам или спускающиеся с них, могут выступать посланниками Божьей воли, очень древняя. Она присутствует и в «Эпосе о Гильгамеше», и в Книге Бытия, когда Ной посылает сначала ворона, а потом голубя, чтобы узнать, что происходит в мире и где уже начал отступать потоп. О важной роли орнитоскопии сообщается в начале самого раннего дошедшего до нас греческого литературного произведения, «Илиады». Здесь сообщается о Калхасе, «верховном птицегадателе», – «Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет»[272], – который желает узнать, кто из богов и почему наслал чуму на ахейцев.
В «Одиссее» сын главного героя Телемах выражает надежду, что его отец скоро вернется домой[273]. Вдруг мимо пролетает сокол с голубем в когтях. Присутствовавший при этом событии Феоклимен истолковал его так, что Одиссей вернется домой и потребует то, что принадлежит ему (имя жены Одиссея – Пенелопа, – возможно, происходит от penelops, «утка»). Как можно судить по многочисленным отрывкам из Эсхила, Аристофана и Каллимаха (поэт, живший в 310–240 годах до н. э.), орнитоскопия практиковалась и в послегомеровские времена. В заключительных строках «Трудов и дней» (826–828) Гесиод называет счастливцем того, кто может предсказывать будущее по птицам. В Спарте, Афинах и, возможно, других городах существовали даже специальные обсерватории, в которых трудились знатоки орнитоскопии. Представление о том, как это выглядело, позволяет создать надпись из Эфеса, датированная периодом Греко-персидских войн 499–449 годов до н. э. Сначала следовало сформулировать вопрос и обратиться с ним к священнику. Как поясняла надпись, «птица, пролетевшая справа налево и скрывшаяся из виду, к удаче; если же она поднимает левое крыло и либо взлетает, либо скрывается из виду, жди беды. Если птица летит слева направо и улетает по прямой, это несчастливый знак; но, если при этом поднимает правое крыло, это к счастью»[274].
Ксенофонт приводит еще больше подробностей. Орел, кричащий по правую руку, считается хорошим знаком, но только для великих людей, а не для простых смертных. Более того, тот орел, которого видел Ксенофонт, сидел, а не летел. Это интерпретировалось как признак будущих трудностей, потому что птица больше всего уязвима, когда взлетает. Под влиянием
