(Фото 1907 года и книга).
Ну а потом папу сослали в Сибирь. Учитывая что воевал, коммунист, кандидат медицинских наук не посадили, просто выслали подальше — в Иркутск, где он работал поначалу в лепрозории. Лечил больных проказой.
А мама работала терапевтом на машиностроительном заводе имени Куйбышева и бегала в поликлинику в любую погоду.
Иногда мы все выезжали за город сажать или выкапывать картошку, в СССР от этого никого не освобождали.
Я долго лежал с открытыми глазами, перебирая открывшуюся биографию Была надежда, что и остальные элементы мозаики моей жизни сложатся в разумное панно. Но посвящать кого-либо в свои открытия я не собирался. Очень уж мои предки не вписывались в коммунистическую мораль этого времени. Конечно, сталинские репрессии уже позади, но и при Хрущеве КГБ продолжает работать.
Сказал только (потом, уже на службе), что определился с возрастом и местом рождения: Иркутск (Ангара в воспоминаниях четко проскальзывала) город в Сибири, середина июля 1935 года.
Ой как бесилась бухгалтерша, узнав, что меня зачислили в состав МВД. И что скоро, возможно, тут будет целый питомник служебно-розыскных собак. Почему-то она меня невзлюбила. Наверное видела во мне частицу хаоса и боялась за свой упорядоченный и организованный мирок!
А вот участковый обрадовался возвращению в свое прежнее (участковое) состояние. Ну не получалось у него с собаками должным образом. А вот участок он свой изучил и ходил по квартирам и домам уверенно и гордо. С толстым планшетом через плечо и здоровенной кобурой ТТ на боку.
Ну а мой новый старый начальник капитан Свиридов послал запрос в Иркутск по поводу семьи врачей, среди которых муж работал в лепрозории а супруга — на Куйбышевском заводе участковым врачом. По телетайпу послал, есть у нас оказывается в секретке такой аппарат. И вскоре мы узнали, что такая семья в Иркутске есть. И что их сын в данный момент работает в сельхозинституте преподавателем физики. После окончания Иркутского университета. И даже плохенькую фотографию переслали этого сына. Ни малейшего сходства со мной.
— Ложная память, — проявил неожиданное знание капитан. — У нас после контузии один боец начал считать себя бабушкой. Именно так — старой женщиной. И подробно рассказывал биографию этой бабушки. Мозг наш очень чудесное устройство и порой такие штуки отмачивает, никакая наука не определит что к чему.
Я же, будучи до этого телетайпа полностью уверенным в реальности воспоминания, был смущен, растерян. И поступил привычно — выставил сослуживцам литр столичной. Еду посоветовали не покупать, сгоношили сами. Три человека кроме меня и капитана еще работало в отделе уголовного розыска нашего РОВД. Все местные. Так что, пока я ходил в магазин, сбегали домой и натащили соленой капусты, моченых яблок, брусники, пересыпанной с сахаром, грибов и холодного мяса. Сам начальник милиции посетил наш небольшой сабантуй, поздравил по поводу вступления в славные ряды защитников порядка. Не с пустыми руками пришел подпол (подполковник МВД Грибов Сергей Данилович), а с бутылкой перцовки. Редкое лакомство в нашем райпо.
Конечно не хватило. И, конечно, послали гонца. Мамлея Горбатова. Как бы обмыть его возвращение в участковые.
Ну а дальше не очень-то помню. Кричал, вроде, что попаданцы обязательно должны уметь на чем-то играть, даже потренькал на гитаре: «Болеро, болеро, будь веселой не надо печали…». Никто ничего не понял, но поручили дежурной группе довести меня до дома. Так что проснулся среди ночи в общаге от холода, встал, разворошил тускнеющие угли, подбросил дров и долго сидел на полу, глядя в топку.
Отгорает костер…
Все поленья давно прогорели
Лишь одно еще тлеет
И искорки мечет во тьму.
Отгорает костер…
Круг золы незаметно светлеет,
Превращается в саван
Прощальной одеждой ему.
По полену последнему
Прыгают желтые змеи,
Скачут синие искры,
Пушистый настил шевеля.
А потом и они
Подменяются пеплом
И слышно,
Как копается ветер
В беспомощном прахе огня[19].
Я четко знал, что в моей жизни были и тайга, экспедиции; была милиция в роли кинолога и была журналистика. И чувствовал я, будто давно отмотал эту жизнь, как отматывают срок на строгом режиме, давно где-то умер. И некую связь с ворами и зонами тоже ощущал. Но память завязла на первой женщине в девятом классе — грязной дворняжки из парка. И никак не давала подсказки — что же было дальше?
Глава 16
— Лед тронулся! — в ужасе закричал великий комбинатор. — Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
Он запрыгал по раздвигающимся льдинам, изо всех сил торопясь в страну, с которой так высокомерно прощался час тому назад. Туман поднимался важно и медлительно, открывая голую плавню.
Через десять минут на советский берег вышел странный человек без шапки и в одном сапоге. Ни к кому не обращаясь, он громко сказал:
— Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
«Золотой телёнок» — роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова
Сидел у раскрытой печи, смотрел на огонь, думал о том, что в этом времени еще живы мои родителя. Да и сам я жив. Угораздило моему сознанию угодить в чье-то тело в другой из множества миров. Это и угнетало, и радовало. Узнать бы еще чье тело я занял?
А утром, сонно войдя в райотдел, я и узнал чье. Оказывается демобилизованный офицер не доехал из Хабаровска до Москвы, куда направился после вынужденной демобилизации. (В 1960 года Верховный Совет СССР без обсуждения утвердил Закон «О новом значительном сокращении Вооруженных сил СССР». Из армии и флота были уволены до 1 миллиона 300 тысяч солдат и офицеров, это почти треть от общей численности всех военнослужащих в СССР к тому времени.) Его разыскивал военкомат, так как офицер не стал на воинский учет. Мужчина не имел родни — детдомовец, да и хватились поздно. Но запрос все равно возник и был разослан в форме ориентировки. Социализм — это, прежде всего, учет! И дежурный, который тоже интересовался собаками, но охотничьими (я как-то его консультировал по выбору породы для местных — болотистых лесов) обратил внимание на сходство.
На удивление хорошая была ориентировка. Так что, вскоре военкомат вышлет документы и по ним мне выдадут паспорт взамен утерянного, военный билет и другие документы.
