Ниже, из лоцпорта[14], сбросили штормтрап, по которому можно было забраться обратно на борт.
После этих приготовлений третий помощник объявил по судовой трансляции:
— Желающим окунуться в воды Атлантики подойти на правый борт к парадному трапу. Всем — за борт!
Капитан зарядил ракетницу и положил в карман светло-бежевых тропических шорт несколько резервных патронов — на случай, если дельфины вдруг случайно пропустят в свой круг какого-нибудь опасного хищника. С касаткой им, конечно, не совладать.
Главное — соблюсти все меры безопасности. А ракетница — больше для проформы, чтобы напугать. Понадеялись на то, что всё пройдёт без происшествий. Хотя купание посреди Атлантики уже своего рода происшествие.
Услышав объявление по трансляции, народ стал сбегаться к правому борту в полной боевой готовности: кто в трусах, кто в плавках, женский персонал, соответственно, в купальниках. Мужчины прыгали в воду головкой. Женщины — солдатиком, чтобы не испортить причёску. Отдельные смельчаки поднимались палубой выше и уже оттуда торпедой уходили в синеву океана. Мы с охотой отдавались во власть океанской стихии. Только погрузившись в неё, ощутили во всей полноте жизнь воды, которая обдавала то приятным теплом, то не менее приятным холодом.
Минут через десять весь экипаж — а было нас вместе с научным составом около 140 человек — побывал за бортом. На палубе оставались только капитан с первым помощником, который зорко следил, чтобы мероприятие в своих основных аспектах не расходилось с политикой партии и правительства.
Машинная и ходовая вахта — а это ещё восемь человек — тоже не могли покинуть борт. Но остальные не удержались от соблазна погрузиться в первооснову той материи, из которой вышло всё живое. Это было своего рода крещением в океанской купели посреди охранявших нас дальних, а может быть, не таких уж и дальних сородичей — дельфинов, которые сузили круг оцепления и не менее зорко, чем первый помощник, наблюдали за нами лукавыми глазами.
Капитан, поигрывая ракетницей, был доволен, что всё идёт гладко и народ весел, аки малые дети. Шлюпка покачивалась на мерной волне. Наши головы тоже колтыхались на поверхности, как рыболовецкие кухтыли. А красавец-теплоход стоял рядом, готовый принять «малых детей своих» обратно в уютное чрево.
Мы были особо благодарны капитану Октавиану. Вдоволь накупавшись и нанырявшись, члены команды покидали океанские воды, карабкаясь по штормтрапу в лоцпорт. Когда акватория импровизированной купальни освободилась, начальники подразделений доложили о наличии своих подчинённых на борту. Слава Богу, все были на месте.
По внутрисудовой трансляции объявили:
— Вниманию экипажа, наше судно находится в координатах 23 градуса 15 минут южной широты, 20 градусов 43 минуты западной долготы, глубина под килем 8 тысяч 125 метров.
Мой сосед по каюте Гена Желтяков тут же прокомментировал:
— Ни хрена себе! При такой глубине я ещё не плавал. Честно говоря, мне хватило бы и 125 метров. Восемь тысяч — это уже перебор. Сказали бы до купания, я б ещё подумал — нырять или не нырять.
— Ну а если бы сказали, что, никто купаться бы не пошёл?
— Нет, пошли бы, конечно. И я, может быть, пошёл… Но всё равно боязно как-то. Всё-таки восемь с лишним километров. Даже представить трудно. Я такое же расстояние от поезда до своей деревни два часа пёхом иду. А здесь — глубина!
— Дело-то не в глубине, — промолвил я в задумчивости, — а в том, что сто с лишним человек нырнули в самую серединку Атлантики. И наверняка ты не найдёшь среди людей — ни тех, что жили, ни тех, что ещё будут жить, — хотя бы одного, кто сделал бы или сделает то же самое. Спасибо за это нашему капитану. Жаль, что некому объявить ему благодарность с занесением в личное дело.
— В морском отделе узнают, не то что благодарность — выговор могут влепить.
На прощание дельфины ещё раз хором вынырнули, поклацали зубастыми челюстями и, как по команде, скрылись в голубых водах Атлантики. Их благородная миссия была выполнена — наше крещение состоялось. И духи океана стали к нам благосклоннее.
На дрейфующем айсберге
В конце 1972 года, когда теплоход «Профессор Зубов» уходил из Ленинграда в очередной плановый антарктический рейс, настроение у экипажа было подпорчено двумя обстоятельствами. Первое — увеличивалась вдвое продолжительность рейса: с трёх до шести месяцев. Второе и самое неприятное было то, что нам запланировали несколько переходов между советскими антарктическими станциями, приравненными к советским портам. А это означало каботажное плавание и значительную потерю инвалютного довольствия, которое начислялось с момента нашего отхода из Ленинградской гавани до тех пор, пока мы не достигали берегов Антарктиды. А достигнув, старались как можно быстрее выгрузиться, высадить новую, принять старую смену зимовщиков и выйти в открытые воды Южного океана[15].
Надо заметить, что в те времена на побережье Антарктиды находилось до семи-восьми постоянных зимовочных станций и сезонных баз.
Изучив график, мы пришли к неутешительному выводу, что половина рейса, то есть порядка трёх месяцев, у нас уйдёт на переходы от станции к станции. В результате недополучим к основному жалованию весомую сумму в инвалюте.
Через месяц с промежуточным заходом в Монтевидео «Профессор Зубов» наконец достиг первого пункта назначения, где прерывалось, как говорил четвёртый помощник, ведающий денежной бухгалтерией, наше инвалютное удовольствие. Судно кинуло якорь в живописной бухте Ардли, в глубине которой располагались советская антарктическая станция «Беллинсгаузен» и аргентинская «Президент Эдуардо Фрэй».
Освободившись от части экспедиционного груза и забрав отзимовавших своё полярников, мы, огласив окрестные скалы громким рёвом судового тифона, срочным порядком направились к станции «Молодёжная» — столице всех советских полярников, являющейся в те годы центром научных исследований в Антарктиде.
Уже на подходах к «Молодёжной» наш капитан Октавиан Витольдович стал интересоваться ледовой обстановкой и, разглядывая большие фотографии спутниковой информации, вслух комментировать:
— В море Космонавтов матёрый лёд. Да и на подступах ледовый пояс миль в пятьдесят, не меньше. Легче выгрузиться на плавучий айсберг и вызвать с «Молодёжной» вертолёт.
Штурмана подумали: это он так шутит. Но когда вышли на траверз[16] станции, капитан приказал: не приближаясь особо к ледовому полю, простирающемуся далеко на юг, искать дрейфующий в океане айсберг. На поиски потратили ночь. Благо в летние январские ночи солнце в тех широтах почти не заходит, а «пишет» длинную замкнутую синусоиду над горизонтом. По словам капитана, нужен был крепкий столовый айсберг[17], чтобы на нём оборудовать площадку для вертолёта, с помощью которого за несколько рейсов можно было переправить грузы на станцию. Наконец на глаза попался одиноко плавающий айсберг с
