— Пожалуйста, поцелуй меня перед сном, — попросила она.
— Поцеловать тебя? — удивился он.
— Да. Это обычное дело для супругов.
Она ожидала, что он скажет ей, что они еще не супруги, но Симеон этого не сделал. Вместо этого он шагнул к ней, наклонился и поцеловал.
Все закончилось в одно мгновение. Она едва ощутила прикосновение его твердых губ и еще какой-то аромат… Его запах, такой мужской, немного пряный… И он тут же отодвинулся от нее.
Исидора заморгала. Она думала, что поцелуй — это что-то совсем иное, а этот ей даже не понравился.
— Черт! — Симеон говорил тихо, но ночь тоже была тиха.
— Что такое?
— Это ведь не был твой первый поцелуй, не так ли?
— Вообще-то был, — промолвила она в ответ. — Хотя… — Исидора не договорила. Зачем она ждала, ускользала от множества губ, почему никогда не позволяла кому-то поцеловать себя? Все это ерунда! Ничего особенного!
Но тут он снова приблизился к ней.
— Все в порядке, — торопливо проговорила Исидора, чувствуя, что он хочет еще раз поцеловать ее.
На этот раз его руки медленно обхватили ее, она успела разглядеть линии его лица, встретить его взгляд, устремленный прямо в ее глаза, ощутить, как его тело прижимается к ней… И когда его губы прикоснулись к ее губам, он не поспешил отодвинуться от нее.
Исидора видела, как люди целуются. Ей было известно, что обычно они открывают при этом рты и что от поцелуев женщины так и льнут к своим любовникам, словно их колени подгибаются.
Да, все это было ей известно — все, но сейчас…
На этот раз он поцеловал ее по-настоящему. И это была не мимолетная ласка, а властный поцелуй. Симеон уперся ладонями в стену по обе стороны от нее, и она оказалась в плену его объятий, а его тело прижалось к ее телу. Исидора успела только охнуть, поражаясь исходящему от Симеона жару, а потом их губы соединились. Ей показалось, что ее тело вмиг охватил огонь — так на нее подействовал его вкус, ощущение его близости, сам поцелуй.
Она вздрогнула, из ее груди вырвался какой-то невнятный звук, стон. А потом их языки переплелись. Голова Исидоры пошла кругом, и она обвила руками шею Симеона.
Забылись все мысли об обольщении, о хрупких английских невестах.
— Да, — прошептала Исидора прямо ему в рот. Теперь ей уже не хотелось дразнить его своим бюстом: ее грудь пылала, покрывалась мурашками в том месте, где соприкасалась с его камзолом. Симеон сжимал ее все крепче, и она снова застонала. А потом он сильнее прижал ее к стене. Исидоре хотелось открыть глаза, но желание ослепило ее, лишило голоса, способности думать, вспоминать какие-то планы. Она могла лишь прижиматься к мужу и отвечать на его поцелуй, то прикасаясь языком к его языку, то пряча его.
Где-то в глубине существа Симеона раздался сдавленный стон.
Наконец он отпрянул от нее.
— А у тебя это был первый поцелуй? — спросила Исидора, когда к ней вернулась способность говорить.
Несколько мгновений он стоял молча, отблески языков пламени, плясавших в камине, отражались на его блестящих волосах. Половина его лица была в тени.
Наконец Симеон тихо ответил:
— Нет.
— А-а… — Исидора даже не знала, какие слова она хотела услышать от него. Ну конечно, он большой знаток поцелуев. Да и как он мог… как могли они…
— Это мой второй поцелуй, — сказал он. — Первый был пару мгновений назад, хотя я не уверен, что это можно назвать поцелуем.
С этими словами Симеон ушел. Дверь за ним закрылась, впустив в дом струю прохладного вечернего воздуха.
Глава 18
Ревелс-Хаус
1 марта 1784 года
Проснувшись на следующее утро, Исидора увидела, что идет дождь. Она приняла ванну, села у камина и стала читать «Сказки Нила», пока Люсиль занималась ее одеждой.
Но это ей не нравилось. Исидора не хотела сидеть в своем коттедже, когда Симеон находится в большом доме. Исидоре не хотелось походить на маленькую серую мышку, которая покорно ждет, пока кот нанесет ей визит, а потому она не стала дожидаться, когда Симеон придет к ней, чтобы обсудить, как закончится их брак. Потому что, если он этого не знает, их брак еще не закончился.
Поэтому спустя несколько минут Исидора уже стряхивала дождевые капли со своей шляпы с пером.
— Ваша светлость. — Поклонившись, дворецкий забрал у нее шляпу. — Могу я предложить вам чаю?
Исидора покачала головой. Она осмотрела большой холл. Сказать, что он находится в чудовищном состоянии, было нельзя, хотя мрамор кое-где откололся, да и двери выглядели не лучшим образом.
— Что с ними случилось? — спросила она и, даже не сняв плащ, подошла к дверям, чтобы получше рассмотреть повреждения.
— Собака покойного герцога ужасно все царапала, — сказал Хонейдью. Исидора узнавала его все лучше и теперь по тону его голоса поняла, что в нем звучит неодобрение.
— Нам понадобится бумага и перо, — заявила она, передавая лакею мокрый плащ. — Я составлю список того, что необходимо сделать. Начнем со входа в дом.
Исидора пошла вдоль стен, внимательно разглядывая картины, панели и лепнину.
— Ваша светлость позволит мне выступить в роли вашего секретаря? — предложил Хонейдью, в голосе которого смешивались удивление и благодарность.
— Да, благодарю вас, — сказала она. Исидора заметила небольшую картину, висевшую возле входа в гостиную. Полотно висело криво, к тому же рама была сломана. Картина изображала собаку, играющую с голубем.
— Та самая собака? — спросила она у Хонейдью.
— Именно так, ваша светлость, — ответил он. — Покойный герцог просил изображать его собаку в разных позах.
— Чудесная картина, — заметила Исидора. — А художнику за нее заплатили?
— Да, — с некоторым удивлением ответил Хонейдью.
Исидора удовлетворенно кивнула.
— Герцог в библиотеке? — спросила она.
— Он работает. К моему огорчению, горничные обнаружили целую кипу писем в одном из буфетов в господской спальне, — промолвил Хонейдью. — Боюсь, в них тоже немало неоплаченных счетов.
— А мать герцога?
— Ее светлость редко выходит рано утром, — ответил дворецкий. — Обычно она проводит это время в молитвах.
Исидора попыталась представить герцогиню молящейся, но это у нее не получилось. Она вошла в самую большую гостиную.
— Желтый салон, — сообщил Хонейдью.
По правде говоря, когда-то он был желтым, цвета сливочного масла, но сейчас обивка выцвела и превратилась в серо-кремовую. Пропорции комнаты оказались восхитительными. На верхней части стен еще сохранились карнизы, покрытые выцветшей позолоченной и голубой штукатуркой.
