Я заработала не хилый синяк на бедре! И, ко всему прочему, я получила работу. Теперь тружусь, как пчелка, и курирую проекты. Счастливее я не была никогда.
– Рада, что ты довольна.
– Ещё бы!
Мой взгляд медленно прошелся по её самодовольному выражению лица, которого прежде я никогда не видела.
– И каким образом ты узнала о моих родственных связях со своим новым боссом?
– Он сам сказал. На собеседовании. Мы отлично поговорили, и я ему понравилась.
Я засмеялась, бросив беглый взгляд на украшения.
– И ты думаешь, что получила эту работу только лишь потому, что его впечатлило твое резюме или он чувствовал перед тобой свою вину за падение на мокром полу? Грушевский взял тебя, потому что ты работала в компании, где по-прежнему работаю я. И он знал, что рано или поздно я узнаю об этом.
– Мне плевать, если честно. Я просто почувствовала себя паршиво, когда узнала, что все эти годы ты обманывала меня. Смешно, наверное, было слушать, когда я жаловалась на нехватку денег? Как кредит брала для крыши в бабушкином доме, как переживала за каждую копейку! Но теперь всё в прошлом. Зарплата у меня намного выше прежней. Коллектив бесподобный! А босс – высший пилотаж. Кстати, – прикоснулась она к украшению на шее, – это моя премия.
– Премия? Ты там и месяца не отработала!
– Но я нравлюсь твоему отцу, – посмотрела на меня Юля. – Как считаешь, мне идет?
– Как твой сын?
– Лучше всех!
– Сильно не обольщайся, – сказала я, попятившись к выходу. – Это внимание и «забота» – временное явление. Сама ведь говоришь, с какой легкостью и быстротой Грушевский избавился от уборщицы. Лучше купи сыну классную игрушку, тонну конфет и хорошую зубную щетку, чем это убожество.
– Тебя забыла спросить! – услышала я в ответ.
14
Я смотрела на маленький командировочный чемодан так пристально, будто вводила его в гипноз. Часы показывали 20:35, а от Абрама так и не было вестей. Разумеется, ужин с Милой в «Лорде» я отменила. Причине она обрадовалась больше меня, так что ни о каких обидах и речи быть не могло. Другое дело, что с каждой минутой тишины я рисковала провести новогоднюю ночь в полном одиночестве.
21:05. В моем холодильнике не было ни одного нарезанного салата. Наивность умоляла позвонить Абраму и узнать, где он пропадал, а здравый смысл приказывал не шевелиться. И я была от и до на стороне последнего.
В 22:00 я поняла, что дело дрянь. Поставила на плиту пару картошин и морковь. В другую кастрюлю опустила варить яйца. Люрекс терся о мои ноги, будто напоминая мне о себе и умоляя не расстраиваться. Но я, черт возьми, была очень подавлена, когда часом позже нарезала горячий вареный картофель и обжигала свои пальцы. Я никогда не наготавливала в Новый год, но оливье был моим любимым салатом, с которым с самого детства ассоциировался этот праздник. Его я не могла не приготовить даже в хреновом настроении за час до боя курантов. По телеку показывали новогодний концерт и, нарезая кубиками яйца, я миллион тысяч раз почувствовала себя старенькой бабулей, чьи внуки разъехались по друзьям, дети улетели в путешествие, муж скопытился лет двадцать назад, а она сидела с теплым котом на коленях и нарезала салат, слушая, как отечественные исполнители пели старинные песни, под которые она в своей бурной молодости плясала на дискотеках. Это было ужасно.
В 23:35 я ещё могла позвонить Миле и поделиться паршивыми обстоятельствами, в которых оказалась. Но тогда она бы сказала мне немедленно ехать в «Лорд», и даже, если бы я села в летающее такси, то всё равно бы не успела к двенадцати. И вдруг неожиданно мой телефон издал короткую мелодию. И хотя я знала, что это было лишь уведомление о входящем сообщении, радости во мне было с лихвой! Но то, что я увидела, убило меня наповал. Я не могла поверить своим глазам, а запах нарезанных овощей, яиц и колбасы превратился во что-то совсем неаппетитное.
Я приблизила получившую от Милы фотографию один раз, затем второй и так туда-сюда, пока злость окончательно не взяла надо мной верх. Швырнув пластмассовую миску с почти приготовленным оливье на пол, я медленно опустилась на стул, испытывая настолько сильное чувство разочарования, что хотелось просто взять этот чемодан и улететь так далеко, чтобы большое никогда не встречаться ни с кем, кому моя жизнь по-прежнему не давала покоя.
Люрекс, сбежавший в другую комнату от грохота, выглянул из-за угла. Возможно и он испытал что-то вроде разочарования. Не только в своей жизни, но и в хозяйке, которая ему досталась.
Мои глаза снова упали на экран телефона. Абрам сидел за большим круглым столом в черной рубашке и очередном пиджаке с идеальной посадкой. Он точно подстригся. Волос на висках почти не было видно. Рядом с ним сидела темноволосая женщина в красном платье и она была единственной, кого я не знала во всей этой дружной и большой компании. Мама, папа, Софья со своим любимым муженьком и дядя с тетей.
Чудесный снимок.
Прекрасный.
Новогодний!
«Твой наряд сегодня – мантия-невидимка и ты сидишь между Абрамом и этой брюнеткой? Или у него есть брат-близнец?» – написала мне Мила следом.
«Как думаешь, есть шанс найти свободный номер или домик на какой-нибудь базе отдыха? Желательно прямо сейчас».
– Не переживай, милый, – сказала я Люрексу. – Если нам удастся сбежать из города, то только с тобой!
«Еду к тебе!» – написала Мила.
На другой ответ я и не рассчитывала.
15
Я проснулась от громкого мурлыканья Люрекса над моим ухом. Ночь для него выдалась непростой, и я потискала беднягу, за что тут же получила поцелуй. Судя по темно-серому свету, льющемуся из окна, первое января уже перетекало в вечер. Я услышала за дверью негромкую музыку и звон посуды. Воспоминания невольно вернули меня в детство, когда в этот самый день я так же прислушивалась к новогодней суете. Мама и Валентина накрывали на стол, ожидая очередную порцию гостей, а я, естественно, ждала подарки и вкусности.
Когда у лучшей подруги среди её друзей и знакомых есть те, кто может в новогоднюю ночь подсуетиться ради нее и найти свободный домик для загородного отдыха… Короче говоря, такую прелесть, как Мила, ни за что нельзя обижать. Мы уехали за сто километров от города, прихватив с собой два чемодана, кота и Стаса, для которого мое предложение в половину первого ночи стало
