— К Маку?
— Н..нет, только не туда — как ему в глаза смотреть. Чужие теперь.
— Домой — киваю — вы поругались что-ли?
— Расстались.
— Сонь дай ему время помиритесь.
— Нет, Кэд, все теперь.
— Да ты можешь толком объяснить? Он телефон выключил.
Прижимаю ладони к лицу, я даже плакать не могу, трясусь не от холода. Внутри все бьется.
— Сейчас температуру добавлю, согреешься. Расскажи, легче станет.
— Не станет Кэд. Не спрашивай. Пожалуйста, меня отвезешь и к Макару едь. Ему нельзя сейчас одному. Пожалуйста.
Кивает и прекращает расспросы. А я смотрю, как за окном проносятся здания с цветными огнями. Вижу их. Нет. Перед глазами любимое лицо. Только там больше нет нежности, страсти, только темнота. Черная дикая.
Паркуемся возле дома.
— Тебя проводить?
— Не надо, к Макару едь.
— Хорошо.
Открываю дверь своим ключом, с трудом попадая в замочную скважину. В коридоре меня караулит отец. Почувствовал, что защиты больше нет. Выражение лица не оставляет сомнений, что последует дальше. Мне все равно. Разуваюсь, желая добраться до кровати. Что бы накрыло, вырвалось на свободу погребая остатки того, что от меня осталось.
— Такая же шалава, как твоя мать. Тоже дрыгалась, пока не поимели ее, по кругу. Только умнее оказалась, сбагрила тебя на Наташку и повесилась. А нам этот позор за ней пришлось разгребать. Теперь за тобой. Лучше бы ты тоже сдохла тогда, но нет, живешь по мужикам прыгаешь. Что надоела своему ублюдку? Теперь с другим трахаешься — заносит руку, уже почти.
— Миша, что ты… — мама кидается на него, пытаясь остановить, отшвыривает ее как котенка.
Из меня вырывается смех. Сотрясая. Остановиться не могу. Смеюсь безумно. Съезжая на пол по стене. Истерика. До слез. Смех Мешается с рыданиями. Мышцы болезненно сжимаются в припадке.
Голоса прорываются как через пелену.
Отец:
— Вы больные. Обе.
Мама:
— Соня, остановись Сонь… Соня…
— Скорая на партизанскую 76.
Врачи:
— Что принимала?
— Ничего.
— У нее шок. Вколем седативное, всю ночь проспит, а если утром не полегчает. Ведите ее к психиатру.
Мама поднимает меня, придерживая за плечи.
— Сонечка, милая моя, пойдем на кроватку, поспишь, полегчает.
Мягко. Тепло. Так хорошо ничего не чувствовать. Падаю в белую пелену….
— ты простишь меня?
— Тише бемби, все хорошо, забыли.
— Я испугалась, надо было сказать… я так потерять боялась.
— Знаю малышечка, знаю.
Макар целует. Замираю от нежности. Ласкает руками, как только он один может. Стирает страхи. Так хорошо, я плавлюсь. Потому что люблю. Сказать хочу. Шепчу ему:
— Макар, я тебя очень люблю.
— Люблю тебя, Соня.
Я не хочу, открывать глаза. А если это не сон и мы расстались. Не простит, не выслушает. В горле пересохло. Каждый вздох дается с трудом. Сажусь на кровати, оставляя веки закрытыми Если открою, то сон развеется, где вместе, вдвоем. Где еще мы.
— Соня, девочка моя, ты проснулась. Я испугалась за тебя, очень — усаживается рядом. Выпускаю иллюзию, впуская дневной свет.
Вспоминаю все, что говорил отец.
— Мам, это правда? Я вам не родная?
— Родная, Сонечка, самая родная. Ты не слушай его. Твоя мама, Ксюша, моя сестра. Она была хорошая, очень. Танцевать любила, как ты. Красивая. Вот и приглянулась. Ее изнасиловали четверо. Она не пережила. Тебя родила и… — вытерла слезы — ты ее не вини, она тебя любила, только справится не смогла. А Миша, он за ней ухаживал, а как узнал, бросил ее. Не простил. Ненавидел, когда она на сцену выходила. А потом… ну, это жизнь. У нас незаметно как- то сложилось. А ты родная, моя девочка. Я тебя люблю.
— Мама, а я похожа на нее.
— Очень, Сонечка, у меня фотографии есть. Хочешь, покажу?
— Хочу.
Глава 24
«Кэд»
Мак позвонил. Сказал забрать Гордееву из ночного клуба. По голосу понял, что п**ц. Спросил, что случилось. Но он отключил телефон. Набирал пока ехал. В ответ абонент не в сети. Что за херня у них приключилась?!
Прождал около часа. Соня вышла как зомби. Бледная. Как не живая. Стоит, на фары пялится. Глаза безумные. Расспрашиваю, ничего внятного. Еле говорит, почти не слышно. У меня нутро подгорает. Когда Мак в отключке, жди беды. У него что любовь, что ненависть, на разных полюсах напряжения. Долбят сразу в сотку баллов.
Это ее расстались, вообще вырубает. Высаживаю и мчусь на хату. Звоню, тарабаню до тех пор, пока соседи не вылезают. Нет его.
Еду в дом родителей, попутно набирая Тиму, и вкратце излагаю. Там встречаемся. Мака нет. Всю ночь патрулируем клубы, наши места. Куда ж ты с**кА делся?!
Колесим по городу, останавливаясь только кофе выпить. Уже полдень. Звоню Гордеевой, может с ней уже помирились. Все так же. Только у Соньки голос замогильный. Слышу, как слезы глотает в трубку. Похоже там вообще треш.
— Тим что делать будем? У Мака похоже крышу снесло.
— Да хер его знает.
— О, подожди, большой босс звонит. Да, Станислав Олегович. Макар э-э-э с нами — вру, лишние траблы сейчас ни к чему — Да все хорошо. Вернулись уже? Ну да покутили вчера. Да нет, все прилично. Хорошо передам.
— Ну что?
— Нет его дома, родаки вернулись. Сказал что бы перезвонил.
— Это плохо — Тим со всей дури долбит по капоту. Нервяк ощутимо долбит по башке.
— Сам знаю. И что дальше? Тачки насиловать смысла нет. Давай на ухо упадем.
Обзваниваем близких знакомых, дальних знакомых, больницы, ментовки. Ноль. Морг последняя инстанция. Звоню. Фуф пусто.
— Кэд, на хату прокачусь. Может вернулся — неизвестность пугает Тим не выдерживает, надо двигаться.
— Давай, я тебя здесь жду.
Листаю инсту, может мелькнет где на фото, в объятиях знойной ляльки. Удушу конечно. Но б**ть, не знаю, что еще делать.
Телефон вибрирует. Мак. Нашелся засранец.
— Кэд, я на крыше. Приедешь? Сити рок.
— Лютый, совсем сбрендил!! Вали оттуда, не смей, понял — а сам молюсь, как умею, чтоб не спрыгнул.
— Да бухаю я. А идея хорошая.
— Меня дождись, сам сброшу.
— Ок — выключается
