пообщаться, — проговорил шпион, внимательно смотря ей в глаза, — Какой-то другой цели у меня нет.
Инна попросила принести счёт. Когда эта просьба была выполнена, Вася схватил конверт, положил туда деньги и отдал его в руки официанту. Бессонка не успела даже опомниться.
— Зачем? — спросила она после этого, — Давай я тебе отдам, сколько там было…
— Нет, — сказал Воронцов, лукаво улыбаясь, — я не возьму.
— Я неловко себя чувствую. Ты ведь даже не спросил у меня…
— Ой, какой ужас, я без спроса оплатил твои десерт и чай, — он вновь уселся в кресло.
Инна промолчала.
— Всё, я пошла, — сказала она после недолгой паузы, — Не могу больше задерживаться.
— Тебя точно не нужно проводить?
— Точно.
— Ну ладно. Тогда до скорого.
Бессонка вышла из кафе и отправилась домой. Она шагала по тропинке, освещённой бьющим в глаза светом розальеннских фонарей, которые затмевали найтомские звёзды, смотрела на небо, укрытое лёгкими облаками. Оно будто окрасилось и кое-где светилось оранжево-коричневатым.
Эта встреча нисколько не взбодрила Инну, а, пожалуй, наоборот, только ещё больше заставила опуститься в пучину уныния. Бессонке нечего больше было себе сказать. Она поняла, что ей просто ничего не хочется.
Инна вскоре пришла домой, закрыла дверь на ключ. Её душила незримая зависть, вместе с тем заключало в свои объятия безразличие, и смеялась над ней боль… Но одиночества бессонка не ощущала — эта штука стала её вечным слушателем и спутником во всём уже очень давно, и поэтому его присутствие ничуть не смущало Ковалевскую.
Инна тонула в собственном молчании и также молча радовалась тому, что голос совести в её голове наконец-то затих. Бессонка казалась себе ужасным человеком и тайно себя ненавидела. За эти пять лет она повидала очень многое, и, кажется, уже не могла точно сказать, любит хоть кого-то, или нет. А иногда Ковалевская и вовсе спрашивала себя — зачем любить? Ведь всегда, когда она действительно испытывала к кому-либо это чувство, ей большей частью приходилось только нервничать, огорчаться и испытывать боль…
Из тёмной прихожей с шершавыми обоями бессонка прошла в свою комнату. Вокруг было тихо, и даже как-то удивительно хорошо. И что хорошо, почему?.. Пожалуй, это из-за тишины. Инна очень любила её, и, наверное, тишина отвечала ей взаимностью. Девушка села на кровать и почувствовала, что ещё больше утопает в своей сентиментальности, но ничего поделать с этим не смогла. Да кроме того, чем глубже она опускалась, тем — в этом и заключался весь парадокс — легче ей становилось. Она проваливалась в свой мир, туда — к покою, тишине и одиночеству. Но всё-таки, что-то не давало ей уйти. Её взгляд упал на записку из сегодняшнего конверта с деньгами.
«Он писал печатными буквами, чтобы я не узнала почерк, — подумала Инна, — Если я знаю его почерк, то кто это может быть?» — она тяжело вздохнула, поняв, что реальность её не отпустит, взяла и вновь перечитала записку. Всё то же самое, ничего нового. На обороте пусто. Девушка хотела было положить бумажку обратно, как вдруг заметила на ней что-то наподобие водяных знаков. Там внутри, между двумя слоями была бумажка, а на ней такая надпись:
«от Василия В.»
«Неужели, — подумала Инна, — Это он присылал мне деньги? Зачем он всё это делает?..» — вопросы не давал бессонке покоя. Она была почему-то уверена, что этот человек замышляет что-то плохое. Ведь он шпион… И неизвестно, на кого он работает теперь.
Хотя, даже если бы он и не был таковым, даже если бы он был старым другом Инны, это чувство недоверия не оставило бы её. Колючий терновник паранойи никогда не отпускал бедную бессонку. И теперь она сильно корила себя за то, что рассказала Васе так много.
«Какая же я дура, — думала она, — Из этого точно не выйдет ничего хорошего…»
Глава 30
Шпион стоял около стены бетонного дома. Луна освещала его лицо, заглядывая в глубокие серые глаза. В руке он держал длинную розальеннскую сигару и курил. Сзади послышались чьи-то шаги. Они становились всё ближе и вскоре умолкли. Человек встал.
— Вы говорили так долго? — спросил он хриплым усталым голосом.
— Да, — шпион обернулся и со странной улыбкой посмотрел на собеседника, — часа два точно.
— Как она?
— Думаю, не очень. Чувствует себя неудачницей, — Воронцов вновь повернулся к луне, и она осветила правильные черты его лица.
— Пожалуй, поинтересуюсь, что она тебе ещё сказала, — говоривший словно боялся выйти на свет, а потому всё стоял под крышей, в потёмках.
— Много чего. Сначала всё расспрашивала меня, что мне от неё надо…
— А ты?
— Я говорил, что мне, в общем, просто интересно, как она поживает, что мне нужен хороший собеседник…
— Что было дальше?
— Потом я подарил ей ту коробку, которую ты меня просил, мы поболтали о разной красивой ерунде и об общих вещах. Она немного расслабилась, и тогда я перешёл на более серьёзные темы, — шпион затянулся сигарой, — В конце она рассказала мне всё начистоту о своих эмоциях, — он выпустил белое облако дыма и довольно улыбнулся, — У бессонцев это высшая степень доверия. И если вкратце, то она ужасно устала от всего и думает, что она предатель.
— Инна… Как бы тебе помочь… — промолвил с досадой собеседник Воронцова, обращаясь скорее к себе, нежели к шпиону, — А ты что ей сказал на это?
— Я попытался её утешить, обнял и уверил, что всё образуется.
— Можно было её не обнимать.
— Что же, я знаю, — Воронцов хитро прищурился, — Но мне просто стало её очень жаль. Да и сама она, ты ведь понимаешь…
— Понимаю, — собеседник с досадой вздохнул, — Потом что?
— А потом она меня спрашивает, мол: «Почему мы порой так безрассудно изливаем свои чувства?» или что-то в этом роде. Я ответил, что ничего никому не скажу и ей нечего бояться.
— Дальше?
— Потом я заплатил за неё счёт в кафе, ей это не понравилось. Сказал, что могу довести её до дома на машине, она отказалась даже от того, чтобы я её проводил пешком… Затем она ушла, на этом всё и кончилось.
— Только не смей водить с ней какие-то отношения, понял? — в интонации говорившего послышался трепет и явные нотки гнева.
— Ну и задачку ты мне задал, — шпион плутовски улыбнулся и безмятежно поднёс сигару к губам, — хочешь, чтобы я всё выведывал о ней и с ней общался, но не водил отношений?
— Если ты разобьёшь ей сердце, то она может уже и не выдержать… И… Я ведь знаю, что у тебя много… «поклонниц»…
— Что же, у всех у
