годы не занимается политическими вещами. Это отличает его от всех режиссеров, включая Любимова, для которого политика и игра с системой были еще увлекательнее, чем для «Современника». Если Ефремов в творчестве занимал выраженную гражданскую позицию, и театр для него был формой выражения его гражданского темперамента. То Товстоногов свои гражданские взгляды выражал иначе. Он более интересовался сложностью действительности, сложностью положения человека в мире. Его привлекали крупные человеческие характеры: князь Мышкин («Идиот»), Надежда Монахова («Варвары»), Чацкий («Горе от ума»), Бессеменов («Мещане») и др.
Он один из трех (Эфрос, Ефремов, Любимов) знаменитых шестидесятников похож на режиссера-прозаика, который из спектакля в спектакль словно бы пишет бесконечный роман о действительности в ее широте, всеохватности, в ее глубине и неразгаданной сути. Поэтому на протяжении всего творчества Товстоногов так часто обращается к прозе (из прозы он ставил не только Достоевского, позднее в его репертуаре появится М. Шолохов, В. Тендряков, Л. Толстой, Ч. Диккенс и др.). Поэтому его спектаклям больше, чем к спектаклям других шестидесятников подходит выражение Немировича — Данченко «роман жизни».
Это выражение использовал и сам Г. Товстоногов: «В своей работе я употребляю такой термин — „роман жизни“. Для меня это является лекарством от страшного гипноза опыта, который все время тянет в знакомые сценические условия.
Что значит „роман жизни“? Читая пьесу, я стремлюсь увидеть ее не в сценических формах, а, напротив, как бы возвращая себя к тем пластам жизни, которые стоят за пьесой, пробую перевести ее в „роман жизни“. Какое бы произведение ни было передо мной, будь то психологическая пьеса или лирическая поэма в драматической форме, фантасмагория в духе Сухово-Кобылина или народная сказка, водевиль или шекспировская трагедия, я стремлюсь на первом этапе увидеть „роман жизни“, независимо от будущей сценической формы произведения»[110].
«Нас более всего удовлетворяло совпадение логики сцены с логикой романа»[111], — писал Товстоногов о спектакле «Идиот». Романное, прозаическое разветвление предлагаемых обстоятельств, романное богатство мотивов человеческой психологии и людских взаимоотношений — вот что определяет режиссерский почерк Г. Товстоногова.
* * *
После «Идиота» Товстоногов выпускает спектакль «Варвары» М. Горького (1959).
Действие происходит в маленьком уездном городке, куда приезжают два инженера — Цыганов и Черкун, чтобы прокладывать здесь железную дорогу. Цыганов (В. Стржельчик) — «усталый циник», «кажется, что еще вчера этот стройный красивый человек с бледными щеками и медленной улыбкой был полон жизни, страстей, и вот — ничего: элегантный пьяница, иронический мертвец», как охарактеризовал героя критик Б. Зингерман[112].
Горьковский герой Черкун происходит из простой семьи, но получил образование. Он человек очень прямолинейный, часто ведет себя эпатирующее, режет правду матку в глаза. В спектакле Черкуна играл прекрасный артист П. Луспекаев, подчеркивавший, по свидетельству литературоведа Б. Бялика, что «за внешне волевым характером» его героя скрывается «крайняя бесхарактерность»[113].
Была здесь еще чета Монаховых. Надежда Монахова в русском репертуаре такая же знаменитая роль как Лариса Огудалова из «Бесприданницы» А. Островского. Надежду Монахову играла молодая Т. Доронина. Это была ее первая большая роль. «В исполнении Дорониной Надежда Монахова освещала сцену ярким сиянием ровной, естественной красоты, пленительной и чуть томной неги, в которой, однако, угадывалось нечто гибельное, даже роковое. — писал К. Рудницкий. — Эта неотразимо прекрасная женщина, вся поглощенная каким-то медленным, тугим и смутным напором собственных грез, подолгу застававшая в недвижности пауз, странно молчаливая, лишь изредка озаряла собеседников пустыми, ничего не значащими словами»[114].
Монахова играл Е. Лебедев. «Монахов в спектакле БДТ, — писал Б. Зингерман, — это Карандышев, которому все-таки удалось жениться на красавице. Герой Лебедева — маленький, ущербный человек. Он не умеет даже овладеть красотой, которая, казалось бы, ему принадлежит. Его ущемленность и его истерические притязания приобретают трагикомический характер, особенно когда рядом появляется Надежда, его жена»[115].
Надежда влюбляется в Черкуна. А тот ее отвергает, потому что у него нет сердца, нет душевных сил ответить этой прекрасной и умной женщине таким же чувством. И она кончает жизнь самоубийством. Стреляется.
Эту пьесу часто играли так, что образ варваров ассоциировался с той провинциальной захолустной средой, в которую приезжали два представителя новой капиталистической цивилизации. Это решение было результатом, так называемого, классового подхода к героям и их проблемам. И конфликт выстраивался между грубым неумытым захолустьем и лощеным капитализмом. Товстоногов — режиссер иной эпохи. Он отказывается от классовых характеристик. И делит героев, исходя из их нравственных позиций. Для Товстоногова все были варварами. Единственная светлая возвышенная душа в этом мире была у Надежды Монаховой, жизнь которой заканчивалась трагически.
«В чем же заключалась для меня современность пьесы Горького „Варвары“? — писал Г. Товстоногов. — Провинциальной России, которую он описывает, и людей, населяющих ее, давно уже нет, но осталось еще варварство в нас самих. Варварство, проявляющееся в родительском эгоизме, варварство в пренебрежении к чужой судьбе. Варварство старомодное и варварство, щеголяющее в модных одеждах. Варварство смиренное и агрессивное. И Горький со всей страстностью огромного художника — гуманиста призывает нас сохранить в себе человеческое. Он предупреждает, что измена человеческому однажды может привести к катастрофе. Эта измена уродует душу человека, она может сломать жизнь другим. Так в „Варварах“, незаметно для каждого, совершилось преступление против человечности — бессмысленно и жестоко была убита Надежда Монахова, убита пошлостью, равнодушием»[116].
Товстоногов решил жанр спектакля как трагикомедию: «В контрасте смешного и трагического я видел ключ к решению пьесы»[117]. Трагикомические черты подчеркивал Товстоногов в образе Монахова и других персонажей пьесы.
Наибольшую сложность в этом отношении представлял для режиссера образ Черкуна: «До середины последнего акта это абсолютно положительный герой, предрекающий крушение всего старого и внушающий уверенность в том, что он из тех, кто будет активно способствовать этому крушению. А какой неожиданной гранью поворачивается образ в финале! Мне этот человек был страшен своим антигуманизмом, равнодушием к человеку. Я искал в силе Черкуна его слабость, искал возможности показать кажущейся силы и внутренней выхолощенности»[118].
Вот еще одна трагедия прекрасной возвышенной личности и окружающей действительности, мире варваров. Это и станет для Товстоногова повторяющейся темой. Эту же тему он через несколько лет воплотит в «Горе от ума» А. Грибоедова, затем с некоторыми вариациями — в «Трех сестрах» А. Чехова, еще позднее — в «Истории лошади» Л. Толстого.
* * *
В конце 1950-х — начале 1960-х Г. Товстоногов поставил две пьесы А. Володина — «Пять вечеров» (1959) и «Моя старшая сестра» (1961). Самые «оттепельные» спектакли БДТ, поражавшие современников богатством чувств, эмоций и созданием удивительных человеческих характеров. Вот в этом и заключалась «оттепель». В открытии человека и человечности. В желании за ординарной внешностью обнаружить редкий душевный дар или даже талант.
Тамару в «Пяти вечерах» играла З. Шарко. Ильина — Е. Копелян. Девушку Катю — Л. Макарова. Племянника Тамары
