армии, не прослужив и пяти лет.
Кабина встретила его непривычной тишиной. Не пищали приборы, не разрывался комм, ничего не говорил отсутствующий Стив — и у Ала не было ни желания, ни сил разбираться, куда он на этот раз запропастился. Места безопаснее геостационарной орбиты все равно не существовало.
Он упал в кресло и закрыл глаза.
Поток самоуничижительных мыслей был прерван трелью комма, не успев толком и начаться. На автомате он ткнул на кнопку, подтверждая прием сигнала.
— Прием, прием, — раздался из динамика запыхавшийся сбивчивый женский голос.
— Альберт Киркегор на связи, прием.
— Ну наконец-то! Яна Шимкова, римская группа высадки. Запрашиваю эвакуацию. Джузеппе ранен, Стан мертв, Мария пропала, Цезаря куда-то уволокли. Повторяю — запрашиваю эвакуацию. Джузеппе ранен…
«Если тебе кажется, что хуже быть не может — это тебе только кажется», — ему пора было давно это запомнить.
Ветеран (Квинт Калавий I)
Квинт быстрым шагом шел с форума, не разбирая дороги перед собой. В прежние времена, передвигаясь так, он непременно сбил бы несколько человек с ног, а еще от пары-тройки получил бы в челюсть, но сейчас все изменилось. Форум даже в дневное время практически пустовал — наученные горьким опытом жители Города предпочитали без лишней необходимости не покидать своих домов, и он не мог их за это осуждать.
Текст прочитанного у ростр объявления никак не хотел умещаться у него в голове.
Они собирались принести в жертву захваченных в Перузии пленных. Прямо в Риме. В жертву его мертвому полководцу. То, что еще каких-то лет пять назад считалось дикостью, присущей разве что варварам, завтра должно было случиться в самом сердце Республики. Этот мир окончательно сошел с ума. Или точнее — проклятый мальчишка окончательно сошел с ума, а мир не мог ему ничего противопоставить.
Никаких сомнений по поводу того, что думало о человеческих жертвоприношениях большинство у него не было, но одно дело — думать, и совсем другое — громко провозгласить свои мысли вслух, рискуя оказаться одним из тех, кто пойдет на плаху следующим.
Встреча с Меммием, как назло, откладывалась. Если бы не она, он без промедления покинул бы Город, чтобы вернуться в свою тихую провинцию. Сейчас он был скорее рад тому, что при первом увольнении Цезарь выделил им землю подальше от Города. Хотя бы за жену и дочь переживать не приходилось. Там, окруженные семьями его бывших сослуживцев, они были в безопасности.
Свернув в проулок, он нырнул в дверь каупоны[1], где по прибытии в Город он снял себе комнатушку. Душное тесное помещение на первом этаже, не в пример улицам, было заполнено людьми, — цены на еду здесь были более чем доступными — но все они вели себя непривычно тихо. Умом он понимал почему — одно неосторожно брошенное в непроверенной компании слово грозило смертью, — но сердцем чувствовал всю неправильность происходящего.
Тяжелая тишина давила ему на нервы.
— Калавий! — окликнул его скучающий за стойкой трактирщик, — Ну чего у тебя там? Встретился с этим твоим Меммием? — во взгляде его сквозила неприкрытая надежда на то, что встреча не состоялась и он, Квинт, проведет в его каупоне еще несколько дней.
Квинт его не разочаровал:
— Он еще в Город не вернулся. Управляющий говорит, что будет через пару дней, так что я пока у тебя останусь.
Трактирщик облегченно вздохнул:
— Чего стоишь? Устраивайся поудобнее. Есть будешь?
Пересчитав в уме имевшиеся у него средства, он не стал сильно выделываться, и, устроившись перед стойкой, заказал обычную кашу с мясом. Управляющий Меммия кормил его завтраками про два дня уже с неделю — и Квинт начинал подозревать, что что-то тут не чисто.
Трактирщик поставил перед ним тарелку с дымящейся аппетитно пахнущей едой и продолжил разговор:
— А зачем он тебе вообще понадобился, Меммий этот?
— Он, говорят, задолжал кому-то кучу денег и сейчас практически за бесценок продает одного грека-архитектора. Вот, купить хочу. Строиться надумал.
— У тебя земля есть? — трактирщик удивился намного сильнее, чем можно было ожидать.
Квинт уже успел набить рот, поэтому просто кивнул.
— А где? — продолжал допытываться трактирщик.
— В Цизальпийской Галлии, — прожевав, отозвался он.
Ишь ты, любопытный какой.
— Без обид, друг, но ты не похож на человека, который может купить себе землю, — ухмыльнулся трактирщик.
— Я и не покупал, — он прожевал очередную ложку каши и продолжил, — При роспуске легиона выделили. Я бывший примпил[2] десятого.
Заговорившись с трактирщиком, спать он отправился уже за полночь и то только тогда, когда понял, что выпил слишком много и может случайно сболтнуть чего-нибудь лишнего.
В последнее время ему частенько приходилось одергивать себя — большую часть своей жизни он провел в военных лагерях Цезаря и позднее Лепида, где за высказывание своего мнения, даже идущего вразрез с большинством, единственное, что тебе грозило — это получить в глаз от несогласного товарища, поэтому держать язык за зубами он не привык. Приходилось учиться сейчас — и не сказать, что эта наука давалась ему легко.
Молва о том, что на форуме уже собираются люди, настигла его посреди завтрака, который по времени был больше похож на обед — он порядком проспал сегодня. Ее не оказалось достаточно для того, чтобы заставить его оторваться от еды. Ковыряясь в завтраке, он только в очередной раз тихо порадовался тому, что Лепид распустил их еще три года назад и теперь мальчишка не имел ни малейшей возможности выставить его вместе с остальными охранять себя. Видеть то бесчестие, что должно было произойти, ему совершенно не хотелось.
Охочий до зрелищ трактирщик, однако, его мнение не разделял:
— Ну чего? Пойдем? — сказал он Квинту, когда тот подошел к стойке, чтобы расплатиться за свой весьма скромный завтрак, — Скоро начнется. Ты же не хочешь такое пропустить?
Больше всего на свете Квинту сейчас хотелось сказать ему «вообще-то хочу» и отправиться назад в свою комнату, но он в очередной раз себя одернул. Кто его знает, пересказывает ли он кому-нибудь разговоры и чем это может грозить, если все-таки да. Рисковать не хотелось. Если бы Квинт был одинок и отвечал только за самого себя — он определенно поступил бы именно так и будь что будет. Своей жизнью он давно не дорожил. Но он вот уже два года как был человеком семейным — и это накладывало определенные ограничения.
Идти на форум все равно не хотелось, и ему в голову пришел безотказный компромиссный вариант — прикинуться больным:
— Да я себя что-то неважно чувствую, знаешь, — Квинт состроил страдальческое лицо, — С самого утра
