– Строимся! – орет так, что уши закладывает.
Азарин подталкивает меня вперед. Мы расходимся на середине зала. Он идет в начало шеренги, я плетусь почти в конец. По росту я стою третьей с хвоста. Катька – через пару человек до меня.
– Разминаемся. Мальчики – десять кругов. Девочки – семь.
Снова свисток. Морщусь и почти сразу нагоняю Катю.
Токман бежит не закрывая рта. Болтает. Наверное, поэтому мы плетемся самыми последними. Лизка нас уже второй раз обгоняет.
– Все, я больше не могу, сейчас легкие выплюну, и в боку колет, – негодует Катя.
– Токман, чего ты встала? Еще три круга! – орет физрук.
– Артур Павлович, я все. Я умираю. Вот сейчас уже умру. Вы готовы взять на себя такую ответственность?
В ответ он только машет на нее рукой. Мол, фиг с тобой, делай что хочешь.
Улыбаюсь и не проявляю инициативы бежать дальше. Иду за Катькой на маты. С этого месяца начался блок гимнастики. Упражнения на брусьях и перекладине импонируют мне куда больше игры в волейбол.
Распластавшись на мяте в поперечном шпагате, после небольшого разогрева мышц делаю глубокий вдох. С растяжкой у меня всегда было отлично. Тут спасибо маме. Она никогда не настаивала на балете, но дома сама со мной занималась, пока мне было это интересно. Позже я просто ходила в танцевалку.
– Блин, – мечтательно вздыхает Катька, – тоже так хочу.
– Могу научить, – улыбаюсь, упираясь локтями в мат, принимая почти лежачее положение.
– Я сразу поломаюсь. Спорт вот вообще не мое.
– Разве это спорт? Я, когда мелкая была, часто ходила с мамой в театр на репетиции. Пару раз забегала в раздевалки. Там девчонки лет по восемнадцать. У них ногти на ногах отслаиваются. Такая жуть. До сих пор эту картинку помню.
Катька морщится, а я ей поддакиваю.
– Так вот, они все это месиво в пуанты заворачивают и идут дальше тренить. Кто-то связки рвет, ломается.
– Бр-р-р, ты только сказала, а у меня ощущение, что это мне ногти сняли и все кости раздробили, – Катюха снова морщится, а потом толкает меня в плечо.
– Чего?
– Тим на тебя пялится. Хотя не только Тим, – бросает грозный взгляд в скопившихся недалеко от нас парней из параллельного. – В этом вся ты, Громова, сначала: «Я не хочу привлекать к себе внимания», а потом шпагаты наяривает в обтягивающих штанах.
– Катя, блин, – смеюсь вместе с ней, а саму так и тянет повернуться в сторону Азарина.
Соблазн велик, но я держусь. Внутренне улыбаюсь только. Кажется, это болезнь. Я становлюсь неуравновешенной маньячкой.
– А че? Так и есть. Вон у них тут через одного челюсти поотпадали. Короче, все, с завтрашнего дня учишь и меня вот так же сидеть.
– Ага. Кайсаров заценит, – выпаливаю на позитиве.
– Так, давай мы без него обойдемся, – бубнит Токман.
– Это почему?
– Ты мне сейчас мстишь, да? – прищуривается. – За то, что я тебе про Тима болтаю, решила Даниса…
– Ничего я не решила. Вылетело просто. Он так на тебя смотрит. Как на богиню.
Катюха закатывает глаза.
– Нормально он на меня смотрит. Нормально. Мы просто дружим.
– Так, вы долго тут будете валяться? – физрук возникает будто из-под земли.
– Идем уже. Идем, – уверяем его в один голос и снова смеемся.
* * *
После уроков и факультативов по подготовке к экзаменам наступает свободное время. Кто-то тратит его на бесцельное шныряние по жилому корпусу, кто-то – на подготовку домашки.
Катюха убегает к Кайсарову делать английский, я раскладываю учебники на столе и настраиваюсь на геометрию. Если не исправлю эту несчастную тройку, сама себя сожру.
Открываю тетрадь и от руки выписываю все определения с начала этого года. Вызубрю, чтоб от зубов отскакивало. Хотя, пока пишу, понимаю, что и так все знаю. Становится до жути обидно, что днем у меня случился какой-то застой серого вещества. Хотя виновника этого «застоя» я знаю в лицо.
Потратив на повторение больше двух часов, иду на первый этаж к кофеавтомату. Из-за ночной бессонницы уже к пяти начинают слипаться глаза. Не уверена, что кофеин мне сильно поможет, но а вдруг?!
Размешиваю молочную пену в стакане. Пальцы с силой сжимают тонкую деревянную ложечку. Замираю.
Спиной чувствую его приближение. Кажется, дошла до ручки, потому что определяю по шагам.
Медленно поворачиваю голову, мгновенно сталкиваясь с Азариным взглядами.
Приходится приложить усилие, чтобы выглядеть обычно.
«Обычно» – это без бегающих глаз, красных щек и свалившегося на голову смущения. Нет, бесспорно, оно есть. Но выдавать свою нервозность я не хочу.
Делаю шажок и поворачиваюсь к Тиму лицом.
Он вдавливает кнопку «Горячий шоколад». Смотрит. Нет, пялится. Во все глаза.
Неуклюже вытаскиваю из стаканчика деревянную палочку, чтобы выбросить в урну, пачкаю пальцы в кофейной пене.
Азарин это замечает. Протягивает салфетку.
– Спасибо, – поджимаю губы и наконец выбрасываю мешатель в урну.
Вот сейчас, сейчас нужно сказать.
Выдыхаю.
– Я … я, в общем, хотела извиниться. – Чувствую, как краснею. От макушки до пяток гореть начинаю. – Извиниться за то, что тебе не поверила.
– Теперь, – делает паузу, не стесняясь пялиться на мои голые ноги в шортах, – то есть веришь? – Снова медлит. И смотрит. Оценивающе. – Что изменилось?
У меня от его бессовестных взглядов скрипит на зубах.
– Какая разница? – выдыхаю со словами всю свою нервозность и примешавшуюся к ней злость. – Просто верю.
– Ладно, – Тим кивает Теперь неотрывно смотрит в глаза.
А я… я, к сожалению, ведусь на эту удочку. Ресницы вздрагивают.
Ток. Разряд. Невосстановившееся сердцебиение.
Опять это чувство. Оно поглощает. Лютая беспомощность завладевает каждой мышцей. Каждым органом. Даже кровь стынет.
Горячий стаканчик покалывает ладонь. Опускаю руку, придерживая горловину кончиками пальцев. Пить кофе уже не хочется.
Хочется сбежать.
Это мысль выстреливает так же неожиданно, как и все дальнейшие действия Тима.
Он вырывает стакан из моей руки и кидает в урну вслед за своим.
Вижу, как капли кофе падают на идеально вымытый пол, в котором при желании можно рассмотреть свое отражение. Несколько светло-коричневых пятен. Моргаю. Вскидываю голову.
Вспышка и снова тишина. Оглушающая, действующая на нервы. Вдох-выдох, а потом вереница бессмысленных и беспощадных действий.
