меня гасить. Я пытаюсь отбиться, но силы объективно не равны.
Валюсь сначала на колени, а потом и на асфальт, терпя удары жестких ботинок по всему телу, только голову руками прикрываю.
Сквозь их рычащую брань слышу: это тебе за Гордисанова.
Потом они так же стремительно убегают по машинам. Удивительно даже, что они меня не переехали.
Тело ломит от ударов, башка гудит, во рту скапливается кровь.
Втоптанный в асфальт, я на мгновение жмурюсь от прожегшей меня боли, а когда снова открываю глаза, вижу перед собой пару женских ножек в светлых туфлях…
— Захар! Господи, что они с тобой сделали? — нежный, сбивчивый от волнения голос Лильки действует на меня как анестезия.
Она садится на асфальт возле меня, плачет, переживает, маленькая моя.
— Нормально все, — хриплю я и пытаюсь подняться, но не могу пошевелить и пальцем.
— Кто они? Что за твари тебя так избили? Я напишу на них заявление! Я подам в суд! Будь они прокляты, пусть сдохнут! — лихорадочно ощупывает меня, и каждое прикосновение ее холодных пальцев к моей горящей от ссадин коже притупляет боль лучше лидокаина. — Только держись, умоляю тебя, любимый, — всхлипывает моя девочка. — Я сейчас скорую вызову. Все будет хорошо…
— Не нужно. Отлежусь дома, и все пройдет. В первый раз, что ли?
Какая же она у меня…
Словно ангел, сошедший с небес.
Я смотрю еще мутным взглядом на ее взволнованное лицо с точеными чертами, как у куколки, на светлые волосы, заплетенные в косу, на тонкую шею. Прелесть моя. Рядом с Лилей мне почти не больно.
— Мне так страшно за тебя, Захар, — шепчет Лилька и, осторожно взяв меня за руку, целует в места, не сбитые до крови. — Пожалуйста, береги себя. Я ведь жить без тебя не смогу, ты же знаешь. У меня сердце болит, когда я вижу тебя таким. Ты единственный, ради кого я дышу…
Сейчас эта хрупкая, но сильная духом женщина поможет мне встать и потащит на себе в квартиру, посадит на диван. Заполошно убежит за аптечкой, а потом будет храбро промывать мои раны, хотя сама до жути боится вида крови.
Так было всегда.
И ахренеть как мило наблюдать, когда Лиля, прикладывая бинт, пропитанный антисептиком, дует на раны, трясется за меня и старается хотя бы так облегчить мое состояние.
Она любит и переживает за меня гораздо сильнее, чем я сам.
— Лилечка моя, больше я тебя не огорчу, — кое-как поднимаю руку, чтобы прикоснуться к ее щеке и стереть слезинку, однако провожу пальцами по воздуху.
Сморгнув пелену с глаз, перестаю видеть Лильку, она растворилась в воздухе.
Похоже, меня крепко приложили по голове, и я после побоев увидел мираж.
Весна ко мне не пришла.
И об ее заботе, как прежде, можно не мечтать.
Не знаю, сколько я провалялся на асфальте — потерял счет времени.
Стиснув зубы, напрягаюсь и заставляю себя подняться. Башка кружится, как у пьяного. Сплевываю кровь и оглядываюсь по сторонам.
Слева у парковки замечаю семейную пару. Мужчина и женщина смотрят на меня удивленно, как будто покойника увидели.
Прихрамывая, медленно плетусь к подъезду, от которого выходят подростки и тоже пялятся в мою сторону. Из окна первого этажа высотки на меня смотрит какая-то бабка.
Всем так, блядь, интересно разглядывать, но никто не подошел и не предложил помощь.
Испачканной в крови и пыли рукой достаю ключи от дома.
Я нахуй никому не нужен, кроме Лильки. Одна она искренне дорожила мной, и ту я потерял. Превратил из ангела в фурию. Она ведь мне доверяла, не устраивала сцен ревности.
Вернуть бы время назад, я бы все сделал по-другому.
Зайдя в квартиру, тут же валюсь у порога, прислоняюсь спиной к стене.
«Это тебе за Гордисанова».
Стало быть, Рома решил отомстить за разбитую морду в клубе, только почему-то зассал лично приехать и решить конфликт, а подослал толпу дружков. Кто вообще такой этот гребаный трусливый мажорчик?
Даже интересно.
Вспоминаю об этом приталенном кретине, подкатывавшем к Лильке, и почему-то начинаю смеяться, но тут же шиплю из-за боли в ребрах.
Телефон в кармане спортивных штанов вибрирует. Достаю его.
Раньше на экране был один небольшой скол, теперь на нем паутиной расползлись трещины — расхерачили, когда били меня. Но смартфон еще рабочий, только непонятно, кто звонит.
— Брат, ты скоро приедешь? — это Мирон. — Я привез документы, подписать нужно.
— Я не приеду.
Глупо отрицать угробленное состояние. Хоть и в плане работы человек я ответственный. Но я сейчас физически даже подняться не могу, не то что за руль садиться и что-то решать.
— Почему?
— Как бы помягче выразиться… отпиздили меня, короче.
— Сильно, что ли? — в голосе младшего брата звучат ноты волнения. — Ты где?
— В квартире старой.
— А что Лилька?
— А что она? Живет своей жизнью в коттедже.
— Точно. Вы же в контрах. Я тогда сам приеду. Скорую уже вызывал?
— Не нужна она. День отлежусь, и нормально все будет.
По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Спустя минут тридцать раздается звонок в дверь.
— Открыто! — громко говорю — сил запереть замок у меня не было.
Дверь распахивается, и я вижу, как в квартиру входит встревоженный Мирон, за ним хмурый Давид, в хвосте делегации его жена Катерина. Их-то брат зачем притащил?
— Бля… — хриплю я, смотря снизу вверх на троицу.
И особенно на Катю в розовом хлопковом сарафане, натянутом на большой беременный живот.
А Катя на меня смотрит, и, похоже, мой вид слишком хреновый, точно не для женщин в положении, потому что она тут же прикрывает ладошкой рот, будто ее вот-вот стошнит, и в ее глазах столько ужаса, словно я не просто подбитый волк, а уже начал разлагаться, пока их ждал.
— Давид с Катей заезжали к тебе помыть тачку, — будто читая мои мысли, говорит брат. — Я им рассказал.
— Молодец, Мирон, — хриплю с пола. — Я же тебя об этом просил…
Глава 22
Не перед Расуловыми мне представать в таком виде. Но что теперь сделаешь?
— Не время, Суворов, вспоминать о гордыне, — басит моралист Давид.
Они с Мироном подхватывают меня за руки и поднимают с пола. Тащат в гостиную на диван.
Следом Каштанкой семенит Катя, охает, причитает: какой кошмар, какой кошмар…
Давид отправляет жену искать аптечку.
Усадив меня на диван, брат приземляется рядом, а Расулов, скрестив руки на груди, стоит напротив.
— Кто это сделал? — спрашивает он.
Я хмурюсь, собирая в башке крупицы памяти.
— Гниломёдов… Говноедов, нет… Этот… Гордисанов. Идиотская фамилия какая-то…
— Почему же идиотская? — вскидывает
