улицу Забытого Восстания. Федор Михайлович бывал в парках аттракционов Абу-Даби, Нью-Джерси, Фудзиёсида (все Софушкин адреналиноголизм), однако там петли и повороты проектировали инженеры, местные же ямы — природа (снова б… Женщина). Не откусить бы язык, рабочий инструмент!
Гонщик-ювелир остановился возле крайнего косого домика, чуть не котлетизировав нескольких кур. Печальный и нетрезвый Волгин лузгал семечки и плевал шелуху в эмалированную миску. Сигареты у него кончились. Нервы тоже.
— Страцілі пацана.
Он злился на всю вселенную. На себя, на Финика и селезня-мозгокопа. Приперся! Масква. В пиджачке, пальчики белее, чем у девушки.
— Записку показывай!
Виктор Васильевич сунул менту сложенный вдвое тетрадный листок: «Мам не валнуйся! Я у Синяки. Она говорила помошьники нужны. Отец нисчиброт! Я падниму бабла». Ознакомившись с текстом Евгений Петрович полюбопытствовал:
— Он написал: я у Синикки. Синикка — женское имя. Финское. Ингерманландское. Какая проблема? Кроме того, что Витя твой ЕГЭ не сдаст?
«ЕГЭ не сдаст! Сука…» — ВВ оборвал мысленные пожелания полиционеру. Не догадывается он. Чай, не Акка.
— Витя ее сочинил! Или она ему приглючилась. Ты знаешь бабу, чтоб тачки ремонтила и ферму держала?!
Полицейский покачал головой. Фермами в окрестностях Береньзени владели Селижорины — друзья (Тутовкин, Озимая), его отпрыски, зятья и невестки. Синикки среди них не было.
— Вырлы! — закричала вдруг всегда тихая супруга Волгина. — Вырлы! Вырлы! Вырлы!
Она принялась носиться по их огородику. От грядки с огурчиками к грядке с петрушкой. Пёс Трезор гавкал сипловатым басом. Блеяли овцы.
— Эля! — Слесарь сграбастал жену в объятия.
Федор Михайлович измерил Волгиной пульс на лучевой артерии. Около двухсот ударов в минуту! Ей повезло, что сердце здоровое. Он вколол женщине реланиум. Через минуту-другую она успокоилась.
— Выр-лы? — спросил Финк. Майор Деликатность. — Че за вырлы, Эль?
Эльвира Аминовна вытирала фартуком слезы:
— Витькина мамка пела:
«Уся трава лягла ковром,
Вырлам внемлю нежным говрам:
Заберем твою детину.
За поля, и за долину.
Где ручей червленый вьется,
Где червяк сидит на солнце.
Шо-и ху!»
— Вырлы моего мальчика забрали! Вырлы!
Майор и психотерапевт переглянулись. «Истерия распространяется. Боюсь, иррациональный страх может вернуть в Береньзень Средневековье», — подумал Федя.
«Шо-и ху!» — подумал Финк. — «Оно из нас и не уходило!»
***
Слепая старуха стремилась сачком иссушенных пригоршней ловить свет, сочащийся сквозь виноградные листья. Ее инвалидное кресло с плетеной спинкой приезжало сюда, в зеленый тоннель, к девяти утра. Здесь она проводила часы, дни. Медленными глотками пила приторное вино. Наговаривала в диктофон горькие до тошноты стихи.
От неё ничего не осталось. От той, кем она была — в ней теперешней. Та она — танцующая, кокетливая, дерзкая, будто умерла внутри этой. Сгнили её платья с подъюбниками, что делали осиную талию вовсе кукольной. Сгнили музыканты, игравшие оттепельный джаз на крытых сценах. И страна — такая громадная и тесная, мертворожденная и живая, сгнила.
Впрочем, старики — известные пессимисты. Бодрый старик либо чудом добравшийся до седин гений, либо дурак. Клара Анатольевна располагала всеми потенциями стать гением. К сожалению, внешними данными она тоже располагала выдающимися. И ей казалось, что её любят не только из-за талии и бесконечных черных ресниц. Она отдала себя любви. Первой, пятой, десятой. Чтобы однажды проснуться в пешеходном переходе в коляске. Соврать неравнодушным прохожим об амнезии. Отправиться в приют. Потому что дома её ненавидели. Она сидела на «пироге» — квартирах, гаражах в центре, даче за миллион не рублей, авторских роялти на книги последнего мужа… Её вино попахивало чесноком — верный признак присутствия в нём мышьяка. Зрение падало. Словом, КА решила, что без детей и внуков ей безопаснее.
— Эй! — Воробьиная лапка изловила крадущегося мимо Витю. — Вор?
— Я к Синикке. Здрасьте.
— Врешь. Дрожишь.
— Она меня приглашала!
— На мысочках в гости не ходят.
— Бабка, блин! — Чем активнее он пытался высвободиться, тем сильнее колясочница сжимала клешни. Тем шире склабилась лысым ртом. Ало-белым, как зернышки неспелого граната, кое-где фиолетовым — от винца.
— Пусти ребенка, Клара! — В тоннеле появилась хозяйка «ранчо». Вите удалось хорошенько её рассмотреть: курносая, бледная, одутловатая, с подзаплывшими спортивными ручищами. Почему она вызывала у Волгина-младшего симпатию? Наверное, из-за глаз. Полуазиатских веселых синих глазок. Они выдавали в ней человека совершенно не серьезного и юного душой.
— Он вор! — буркнула цепкая Клара.
— Да что я украл-то?
— Мое спокойствие!
— Мы все не без греха, — ухмыльнулась Синикка. — Бэггинс, за мной.
— Кто?
— Хоббит.
— Кто?
— Ты не читал «Властелина Колец»?! Сейчас же займешься ликвидацией безграмотности! После обеда.
На просторной светлой кухне, среди сотен ящичков, горшочков, среди вязанок лука, лаврового листа и еще дюжины иных пряных веников распоряжалась сдобная Тамара, экс-шеф повар ресторана. Прежде она готовила крохотные порции, подаваемые на впечатляющих размеров тарелках — с веточками розмарина, икринками и кляксами соусов. Аплодисменты гостей, солидная зарплата, набитый деликатесами холодильник не приносили ей радости. Тамара выгорела дотла. Иногда голосишко внутри подталкивал её неправильно разделать рыбу ядовитую Фугу. Что, господа, языки повываливали? Что слюнями капаете на мраморный пол? Говорить не можете? Кислорода вам не хватает? В нашем меню новинка: бессмысленная внезапная смерть в качестве аперитива к громкому скандалу (состав: выдержанные скелеты из шкафа и отборное грязное белье под концентрированными крокодильими слезами скорбящих и не очень родственников).
Тамара пошла топиться — чтобы никому не навредить. Депрессия-то у неё, а пострадают невинные сволочные снобы. Встретила Синикку, прямо на берегу, пока собирала в карманы камни. Синикка позвала её сюда, кормить Забытых. И вот — на объемистых сковородах томятся в сметане лисички, в духовке поднимается яблочный пирог из тридцати яиц и четырех килограмм антоновки, а под пледами настаивается жирный борщ — с зажаркой на шкварках и бульоном на мозговой кости.
Тамара пела.
— Сочный помидор, сладкая морковь! Сама любовь! И пер-чик, я его — чик-чик!
Она была счастлива.
Витя и Синикка ассистировали поварихе. Витя давил чеснок ножом.
— Дом забытых — вроде дома престарелых? — спросил он.
— Отчасти. Молодые у нас не задерживаются. — Фермерша взбивала венчиком желтки для майонеза. — Я собираю людей с улиц. Собак и кошек. Более экзотических животин — из цирков и приютов. Ты не видел нашу капибару!
— Вы богатая?
— Бог со мной, так что да, богатая, — улыбнулась она. — Что ты мосю кривишь? По-твоему, у Тутовкина эксклюзивные права на Бога?
— Он поп, — пробормотал Волгин-младший неуверенно.
— И я поп. Попка. Нашей церквушки.
Витя глянул на дверь. Чокнутых «попок» ему не хватало. Сектантов двинутых с гнилого Запада…
— У нас открыто. Иди.
***
Селижора предоставил Финку квадрокоптер и квадроцикл. Для поисков Витьки. С главчелом Береньзени время от времени случался пароксизм щедрости.
