его показалась Кате знакомой. Вероятно, это был кто-нибудь из Сеноедовских.
Они пошли по лесной опушке.
— Смотрите, — закричал вдруг Комар, — кто это тут рылся? Какой-нибудь зверь.
Катя сразу узнала место. Тут зарыл Китов свою жестянку. И вдруг она вспомнила человека, шедшего по дороге. Ну, конечно, это был Китов. Очевидно, он приехал за «своими» деньгами и не нашел их. По-дело́м вору и му́ка.
Митька с перевязанной головой бежал им навстречу.
— Ну, что? Нашла отца?
— Нашла! Нашла!
За Митькой уже мчались и другие.
— Нашла? Нашла? Рад он был? Очень был рад?
Катя чувствовала, что все переживают ее радость почти так же сильно, как и она сама. И она рассказывала десять, двадцать раз, как вошли они в комнату, как зажгли электричество, как узнала она отца, а отец ее. Когда же Катя сказала, что одновременно с отцом она нашла еще и «таинственного монаха», то восторг был полнейший.
После обеда Катя пошла посмотреть на избу, в которой жила она с Китовыми. Сколько здесь пришлось ей выслушать попреков, сколько раз приходилось затаивать на сердце глухую злобу на человеческую несправедливость. Бывало возвращаешься домой и ждешь, чем-то встретит хозяйка. Теперь Катя могла без страха смотреть на эту избу. В ней остался кусочек Катиной жизни и только. Теперь все пойдет по-другому.
Через несколько дней утром Комар закричал вдруг:
— Идут! Идут!
Весь лагерь взволновался, а Катя кинулась навстречу идущим.
Пионеры, затаив дыхание, смотрели, как обнимает Катю отец. И всем стало радостно и спокойно за нее: хороший отец.
Карасев, смеясь, подошел к детям.
— Молодцы, — сказал он — лагерь, что надо!
А пионеры смотрели на него с почтением: шутка ли. Всю гражданскую войну провоевал и вот жив и стоит перед ними, как ни в чем не бывало.
ЭПИЛОГ
У КАТИ на всю жизнь ярким пятном врезалось воспоминание: поезд подъезжает к уфимскому вокзалу, она высунулась в окно вопреки всем железнодорожным правилам.
Кто-то говорит сзади нее:
— Эй, девочка, осторожнее! Голову оторвет!
Отец тянет Катю назад.
Но она уже видит крышу и серый перрон платформы.
На перроне стоит очень много людей… и среди этих людей…
Когда Катя вспоминала этот миг, то уже не светлое пятно, а целая молния вспыхивала перед нею. На перроне стояла женщина, но это была не просто женщина, не обычная женщина. Это была мать Кати, а рядом с нею стоял мальчик, большой красивый мальчик и махал рукою навстречу поезду.
— Петя, — закричала Катя. — Петя. Это я — Катя!
Поезд остановился, и Катя, расталкивая всех, бросилась к выходу.
— Стой!
— Тьфу! С ног сбила.
Сенцов кричал:
— Катя, Катя, маму предупредить надо.
Но Катя уже была на перроне. Она то висела на шее у матери, то обнимала и тискала Петю, который сразу не мог сообразить, в чем дело. А Катя только повторяла.
— Это я — Катя. Мама, узнала меня? Петя, узнал меня?
Николай Семенович напрасно боялся за свою жену. От радости ничего не может случиться с человеком. Вера Петровна только дрожала вся и не выпускала Катю из рук, словно боялась опять ее утратить. А Петя был очень смущен. Он только смутно помнил Катю, помнил ее во всяком случае не такою большой и загорелой девочкой. Но он верил, что это та самая Катя, и восторженно целовал ее.
Сенцовы жили во втором этаже небольшого двухъэтажного дома.
Варвара Петровна встретила приезжих за самоваром. Увидав Катю, она скривила рот и застыла в полном удивлении.
— Живая? — спросила она тихо. — Ты живая?
— Вот ожила! — немного хмуро сказал Сенцов. Он, видимо, недолюбливал Варвару Петровну.
Катя поцеловалась с нею, но поцелуй вышел довольно скучный. Просто приложили друг к другу губы.
Несмотря на то, что Катя очень устала с дороги, ей не терпелось все рассказать во всех подробностях матери. Она стала рассказывать о всех своих скитаниях, о всех несчастиях и говорила с таким жаром и так живо, что Вера Петровна поминутно вскрикивала, а один раз даже заплакала.
Сенцов слушал и одобрительно кивал головою. Ему приятно было, что дочь его проявила столько энергии, столько смелости.
— Хорошо, — шептал он неоднократно, — хорошо.
Начав рассказывать о своем приезде к тетушке, Катя немного смутилась и посмотрела на Варвару Петровну. Та тоже сконфуженно принялась размешивать чай.
— Ну, тут, — сказала Катя, — ничего нет такого интересного… А потом я заболела…
Наступило неловкое молчание.
Николай Семенович закурил папиросу, стараясь не глядеть на Варвару Петровну. А та сидела красная, как рак, уткнувшись носом в чашку чая.
Катя оправилась и принялась рассказывать про больницу. Смеясь рассказала она о своей ссоре с соседками. С удовольствием при этом прочла в глазах отца одобрение своему благоразумию.
— Правильно поступила. Нечего было из-за ерунды себе кровь портить.
Про Китова, как оказалось, Николай Семенович слыхал. Китов был крупнейший растратчик, и о нем писали в газетах. Николай Семенович начал было рассказывать Кате это дело в подробностях, но вдруг увидал, как та уронила голову на стол… Потом она тотчас выпрямилась, улыбаясь, но глаза у нее были сонны.
— Спать хочет! — заметил ласково отец.
Катя вспомнила, как она засыпала вот так же во время чая у огородника.
И тогда ее укачало в дороге и разморило в уютном тепле, но какая разница. Тогда на сердце было сумрачно и печально, следующий день представлялся чем-то серым и угрюмым, а теперь от одной мысли проснуться завтра утром среди своих милых и близких людей становилось легко и радостно на сердце. Варвара Петровна незаметно вышла из комнаты. Но выйдя, она остановилась у двери и приложила глаз к замочной скважине.
— Дай я тебя раздену, Катя, — сказала Вера Петровна.
— Что ты, мама. Я разве маленькая?
— Конечно, маленькая.
Кате в это время было приятно сознавать себя совсем маленькой девочкой. Так бывало раздевала ее мать еще очень давно в Тополянске.
— А что это у тебя на шее надето? — спросил Николай Семенович.
— Это ладанка от болезней. Тетя мне ее подарила.
— Чушь какая!
Сенцов взял ладанку, пощупал ее, потом осторожно вскрыл перочинным ножом.
На стол упали три брильянта, переливчато засверкали разными оттенками радуги.
— Хороша ладанка! — усмехнулся Сенцов.
Катя только сонно кивнула головой, но уже ничего не видала. Вера Петровна едва дотащила ее до постели.
Николай Семенович долго рассматривал брильянты у себя на ладони. Вера Петровна тревожно следила за ним. Но он сказал только:
— Завтра обсудим, что делать.
Он положил камни в ящик стола, бросив сердитый взгляд в сторону комнаты Варвары Петровны.
Скоро все заснули.
Первое, что увидала Катя, проснувшись
