“Вот ведь козлы”, – подумал Кэлум. Оставили его тут одного загорать на лавочке. Он повернулся к Боби, которого поддерживал, приобняв рукой.
– Боби, старик, мне очень жаль, что так получилось… Нуда, я знаю, ты нас не слышишь… Это как с Иеном и нашей старой компашкой… Боби, никто ж ни хрена не знал про этот вирус, думали, что он только через трах передается, помнишь? Типа им только гомосеки в Лондоне заражаются, а нашим наркам не грозит. Некоторые пацаны вроде Иена и на игле-то всего несколько месяцев сидели… Не повезло им, Боби… Знаешь, я после того анализ сдал, ну, после Иена-то… Чистый я.
Кэлум задумался и впервые понял, что результат анализа на самом деле ничего не меняет.
К скамейке подошел пьянчужка в старом пальто, от которого воняло алкоголем и мочой. Он постоял, разглядывая сидящих, потом плюхнулся по другую сторону Боби.
– НДС! – пробормотал он. – Только и слышишь везде: НДС! – Он подмигнул Кэлуму.
– Чего? – недовольно отозвался тот.
– А печеная картошечка в той забегаловке – высший класс, приятель. Нигде такой картошечки нет, только у них. Я всегда туда хожу. Там славные продавцы работают. Молодые, вроде тебя. Студенты. Студенты, говорю!
– Угу, – разозленный Кэлум закатил глаза. Холод стоял собачий. И шея у Боби была ледяная.
– Филадельфия… город братской любви. Семейка Кеннеди. Джей Эф Кеннеди, – продолжал пьянчужка. – Эх, Филадельфия. Братская любовь, – прохрипел он.
– Бостон вообще-то, – ответил Кэлум.
– Нет, Филадельфия, – квакнул пьянчужка.
– Семейка Кеннеди вся из Бостона. Они там родились.
– Всякий сопляк меня учить будет! Это ты меня истории учить будешь?! – заорал пьянчужка, брызгая слюной прямо в лицо Боби, потом пихнул его. – Передай своему долбаному дружку!
Тело Боби навалилось на Кэлума, и тот оттолкнул его, выпрямляя, чтобы оно не соскользнуло на пьяницу.
– Не трогай парня! Не видишь, он отрубился! – сказал Кэлум.
– Могу тебе рассказать, где я был, когда застрелили Джона Леннона… – прохрипел пьянчужка. – Могу показать то самое место! – Он уверенно показал на землю под ногами.
– Мы же про Кеннеди говорили, долбак! – насмешливо покачал головой Кэлум.
– Я сам знаю, сопляк! А теперь я говорю про Джона Леннона! – Пьяница встал и принялся петь: – Наступает Рождество-о-о-о, а что же мы сделали… С Рождеством всех и с Но-о-о-овым го-о-о-одом…
Пошатываясь, он побрел прочь. Кэлум смотрел ему вслед: пьянчужка исчез в темноте, но его голос слышался еще долго.
Вернулись остальные и принесли шаурму. Шустрый отдал Кэлуму его порцию, еще одна осталась.
– Твою мать! – прошипел Шустрый сквозь зубы и мрачно уставился на сверток в руке. – Совсем из башки вылетело, что чувак перекинулся! На хрен я лишнюю купил!
– Нуда, он специально ласты склеил, чтоб шаурма лишней оказалась! – разозлился Кэлум. – Шустрый, ну ты ваше долбанулся! Боби-то больше нет!
Шустрый постоял, раскрыв рот.
– Ладно, старик, извини. Он твой кореш и все такое.
Джиллиан посмотрела на Боби.
– Если он на игле сидел, то все равно не стал бы есть. Торчки никогда не едят.
Шустрый задумался.
– Ну, вообще-то, да, но не все. Помнишь Фила Кэмерона, Кэл? Толстяком его еще звали.
– Ага, – кивнул Кэлум. – Толстяк Фил, был такой.
– Единственный, кого я знал, кто сидел на героине и жирел, – улыбнулся Шустрый.
– Заливаешь! – фыркнула Джиллиан.
– Чистая правда! Скажи, Кэл? Кэлум пожал плечами, затем кивнул.
– Толстяк Фил сначала вмажет, потом его на сладкое пробивает. Он идет в кафешку и берет огромный пакет пончиков. И попробуй только один урвать! Он скорее дозу отдаст, чем долбаный пончик! Правда, Фил потом с иглы слез… не то что Боби…
Кэлум уныло посмотрел на остывающий труп друга детства.
Они молча дожевали шаурму. Шустрый откусил кусок от лишней порции, а остатки выбросил в кусты. Джиллиан с грустью уставилась на тело Боби, потом накрасила посиневшие губы помадой.
– Вот ведь не повезло пацану, – сказал Кэлум. – По уши затянуло… И столько пацанов в то же самое дерьмо вляпались… Нормальные пацаны были, не хуже и не лучше других…
– Может, у него все равно СПИД был, – предположила Джиллиан.
– Фу! – скривилась Мишель, потом задумчиво добавила: – Жалость-то какая… Представляете, каково его мамане будет…
Услышав приближающийся шум, Кэлум и Шустрый напряглись. Судя по голосам, бешено орущим песни футбольных фанатов, парни искали, на ком бы потренироваться и куда выплеснуть агрессивность.
Бежать было некуда и прятаться негде.
– Сидим тихо! – предупредил Кэлум.
В поле зрения появились злобные твари, освещенные луной и уличными фонарями. Сколько их было, трудно сказать, но Кэлум знал, что мимо они не пройдут.
– Эй, вы там! – закричал кто-то.
– Это ты кому? – слишком громко фыркнула Джиллиан.
– Тихо ты! – зашипел Кэлум. – Мы сами с ними разберемся!
Он ударился в панику. Телкам-то что, по мозгам не им настучат, а нам – ему лично.
– Эй! Вы легавых здесь не видели? – заорал высокий крепкий парень с давно немытыми волосами до плеч и горящими безумием глазами.
– Да нет вроде… – ответил Шустрый.
– Откуда ж вы такие свалились? – не унимался парень.
– Мы это… на тусовке были, – занервничал Шустрый. – У кента на хате.
– Эй, цыпа, это твой чувак? – спросил у Джиллиан парень в старомодной шляпе, меряя Кэлума взглядом.
Джиллиан молча уставилась на парня.
– Может, и мой. А тебе-то что? – презрительно бросила она.
Кэлума охватили гордость и страх одновременно, причем многократно усиленные действием кислоты. На лице задергался какой-то мускул.
Парень в шляпе упер руки в боки, чуть склонился вперед и медленно покачал головой.
– Слышь, чувак, – заговорил он, разглядывая Кэлума и явно стараясь сдержать злость, – если это твоя телка, скажи ей, пусть базар фильтрует, понял?
Кэлум опасливо кивнул. Лицо парня вдруг превратилось в морду горгульи, которую Кэлум однажды видел на открытке: сидя на корточках на карнизе, демон смотрел на город с высоты собора Нотр-Дам в Париже – теперь демон сошел на землю.
– А этот чувак чего молчит? – спросил у Шустрого парень с длинными волосами, показывая на тело Боби. – Да он помадой намазан! Эй, чувак, ты гомосек, что ли?
– Парни, вы это… – начал было Шустрый.
– Нет, пусть он сам за себя скажет! Эй, приятель, ты кто такой? – не унимался парень.
