могла тут жить в полном одиночестве, в пустом городе?
– А я жду, жду, когда ты придешь, – сказала она и улыбнулась ласково. – Вот и пришел меня спасти, внучек мой. Хорошо, славно. Теперь смогу выйти отсюда. Надоело взаперти-то!
Борис хотел спросить о многом – миллион вопросов вертелось на языке! – однако не успел. Бабушка потерла ладони одну о другую (она часто так делала), раздался сухой, свистящий звук. Змеиный, подумалось Борису. Точно такой же, змеиной, сделалась и улыбка бабушки. Она смотрела хитренько, губы морщились, а язык, высунувшийся изо рта, как юркий опасный зверек из норы, был черным.
Бабушка улыбнулась еще шире, и лицо треснуло, как гипсовый слепок. Зловонная жижа потекла по щекам, полилась из глаз, капая на платье.
– Теперь поможешь мне. Наконец-то! – прохрипело существо. – Будет весело!
Она стала подниматься из кресла.
Борис заверещал пронзительно, по-заячьи. Попятился. Комната менялась, на глазах теряя нарисованный, фальшивый уют. Появился запах сырости, плесень поползла по стенам. Вместо мебели на полу громоздились неопрятные кучи, одна из них зашевелилась, оттуда высунулась гниющая рука в струпьях.
– Не уходи, – шипела «бабушка», – поиграем, славно повеселимся!
Борис, подвывая, шарахнулся в коридор, затряс дверь, но та не поддавалась. От отчаяния и ужаса он снова закричал, едва не разрыдавшись.
Из комнаты слышались шаги. Одно существо выкарабкалось из кресла и шло за ним, второе, судя по звукам, волочилось по полу. Возможно, плоть его разложилась настолько, что оно не могло подняться на ноги.
«Не в ту сторону! Надо не толкать, а тянуть на себя!»
Борис рванул дверь, та поддалась. Он очутился на лестничной клетке, чувствуя болезненную слабость. Старался отдышаться, разогнать повисшую перед глазами муть, но не мог. В груди ворочалось тяжелое, горячее – и Борис вспомнил, что доктор предупреждал о проблемах с сердцем. Представил, как оно колотится, бьется из последних сил, в любой момент сосуд может разорваться и тогда…
«Я умру. Умру тут, где живут эти твари, и они будут жрать мое тело!»
Ужасная мысль придала сил, и Борис, цепляясь за перила, пошел вниз, стараясь не упасть. Воздух в подъезде был затхлый, как стоячая вода, словно бы уже кем-то использованный, прокачанный через чьи-то (мертвые!) легкие. Как он раньше этого не заметил? Зачем сунулся сюда, еще и в квартиру пошел!
Вдох, нужно сделать глубокий вдох, станет легче. Борис вывалился на улицу, задышал сначала часто и мелко, потом глубже, спокойнее. Сердце забилось ровнее. Кажется, бог миловал, сегодня никакой сосуд не порвется, кровь не затопит нутро.
Могло ли быть, что ему померещилось?
Борис считал себя рациональным, думающим, трезвомыслящим. За ним не водилось всего этого…
(«Мама, сколько можно просить! Что ты ему голову забиваешь? Он обычный советский ребенок! Какие духи, шаманы, ягморты», – ворвался в сознание сердитый голос отца.)
…бредового, странного: видений, голосов, галлюцинаций.
Значит, все было на самом деле.
Борис поспешно отошел от дома. Никто за ним не гнался, никто не преследовал, не звал. Он достал из кармана платок и вытер потное лицо, представляя, как сейчас выглядит: встрепанный, красный, с бешеными глазами. Полный псих. Как от такого жене не уйти?
Налетел порыв ветра – холодного, колючего, осеннего. Значит, дождь все же будет, синоптики не соврали. Надо идти домой, и поскорее.
Вместе с ветром пришло понимание: на него смотрят. За ним следят. Чужие взгляды касались его головы и тела холодными жесткими пальцами мертвецов, обшаривали, кололи. Борис почувствовал, что коченеет под этими взорами, сжимается в комок и теряет волю.
«Не будь слабаком! Подними голову, осмотрись! Убедись: это нервы шалят! Ты только что чуть сердечный приступ не пережил».
Внутренний голос был суров и категоричен, и Борис послушался. Поднял голову, ставшую тяжелой, как колода, поглядел по сторонам. И убедился в том, что ничего ему не чудится: на него действительно смотрели.
Глава восьмая
Спустя примерно неделю после кошмара, более всего напоминающего порождение больного мозга, Борис, сидя в съемном домике в Липнице, отгородившись от мира дверями, плотно задернутыми шторами и водочным дурманом, подумал, что тот момент, когда он увидел лица в окнах, был переломным.
Если бы сумел успокоиться, взять себя в руки (избитое выражение, банальное до неприличия, но все же верно характеризующее ситуацию), найти силы не обращать внимания, сказать себе: «Это отголоски прошлого, призраки. Я ничего не помнил, так было нужно, пусть так и будет!», а после ушел бы из умершего поселка В-26 той дорогой, что и пришел, то ничего бы больше не случилось.
Жизнь потекла бы своим чередом. Борис уехал бы из Липницы, вернулся в привычную обыденность и со временем уверил себя, что ничего особенного с ним и не было, что ворошить прошлое – хреновая затея, ведь если ты стоишь лицом к прошлому, то, значит, поворачиваешься спиной к будущему.
А будущее у него есть, ведь он еще молод.
Так могло быть. Но не случилось.
У Бориса сдали нервы, так бывает. Как сохранять выдержку и хладнокровие, если отовсюду на тебя смотрят, ухмыляясь, чудовищные создания, место которым в романах ужасов и хоррор-фильмах?
Некоторые из них напялили маски мертвых и похороненных соседей, родственников, знакомых. «Бабушка» грозила пальцем из окна: платок сполз с головы, обнажив череп с клочками седых волос, лицо оплыло, сморщилось. В окно кухни высунулся «дед»: трупные пятна расцветили его лицо, один глаз вытек, но второй пристально смотрел на Бориса, а губы шевелились, как черные черви, шептали: «Не уйдешь, не сбежишь». Борис не слышал, но знал откуда-то, что он говорит именно это. Из подвала высовывался школьный сторож, который спьяну замерз в сугробе – морозы в тот год стояли лютые.
За дверями подъездов, за деревьями, за углом каждого дома прятались, неотрывно буравя Бориса взглядами, паукообразные, многорукие, кривые, кряжистые, приземистые и, наоборот, тощие создания. Одни были похожи на людей, другие не напоминали их даже смутно. Борис боялся вглядываться, запоминать, хотя уже тогда понимал, что они будут сниться ему до самой смерти. Пока многочисленные твари лишь смотрели, но Борис понимал: они выжидают момент, чтобы наброситься.
Не в состоянии смотреть на это, теряя рассудок, он побежал. Опустив голову, чтобы не видеть никого и ничего и не споткнуться, Борис несся вперед, как подросток на футбольном поле, позабыв про лишний вес, нездоровое сердце и одышку. Прочь отсюда, прочь!
Он не разбирал дороги: в подобных случаях человек бежит не куда-то, а от кого-то (или чего-то). Так и вышло, что он удалялся от дороги, ведущей в сторону Липницы, по которой пришел в В-26. Понял это Борис, когда впереди выросли
