Хэтти тоже остановилась. А остановившись, схватилась за голову. Она — чудовище. Большое страшное чудовище, о двух головах, с рогами и копытами, которое плюется огнем и ходит по головам. Ее разум давно уже действует самостоятельно и отдельно от души. Две разные Хэтти — Старая и Новая — прекрасно уживаются в одном теле, они перестали спорить и мешать друг другу, просто в определенные моменты жизни в игру вступает то одна, то другая. И причем обе — не желают останавливаться, завладевая жизненным пространством вокруг.
Одна Хэтти больше не хочет ни денег, ни положения в обществе, а хочет лишь Оливера и готова принять его таким, каков он есть, даже если обнаружится еще любая другая неправда. Если человек лгал, значит у него были на то свои причины.
Вторая Хэтти упрямо шагает вперед, внедряя в жизнь задуманное шесть лет назад и отсекая все остальное, как ненужный балласт. А шесть лет назад она решила во что бы то ни стало покорить Нью-Йорк.
— А зачем? — всегда спрашивала Мадлен.
— Чтобы статуя Свободы заглядывала в окно и улыбалась мне, как равной.
— А зачем?
— Таковы мои амбиции.
Мадлен качала головой и в чем-то сомневалась. Но никогда не продолжала дискуссию. Мадлен всегда считала, что в Нью-Йорке достаточно просто жить, а покорять статую Свободы вовсе не обязательно. Может быть, поэтому уже пять лет сидела в секретаршах?
Мадлен, кстати, обрывала телефон и слала странные сообщения, но Хэтти принципиально ни с кем не общалась уже больше недели.
Она не помнила, как ушла с того вечера и как прошел еще день до возвращения в Америку. Хэтти жила все это время, словно зажмурив глаза и заткнув уши.
Она боялась Стефана и ждала его звонка больше всего на свете по двум причинам. Новой Хэтти было чудовищно стыдно за свою позорную выходку, а Старая беспокоилась, перечислят ли ей вторую половину гонорара или Стефан оставит деньги себе, сочтя это компенсацией за чудовищный моральный ущерб.
Обе Хэтти были не прочь сохранить свое человеческое лицо: и перед Оливером с его тайнами, и перед Стефаном с его гонорарами. И обе Хэтти стояли, повернувшись друг к другу спиной, каждая ждала со своей стороны вестей и разрешения ситуации.
Что же ей выбрать? На что рассчитывать? В каком направлении загадывать желание и откуда ждать ответа? Хэтти ломала голову, шагая из угла в угол бессонными ночами, но за все это время не предприняла ни одного реального действия.
— Ну как? Получается тропинка? — Бабушка стояла в дверях подбоченившись и сурово глядела на нее.
— Какая тропинка? Бабуля, время — два часа ночи. Почему ты не спишь?
— Хороший вопрос. Я могла бы задать такой же тебе.
— Ну я… Просто я…
— Протаптываю тропинку от комода к окну. Да?
— Э…
— А я, между прочим, не могу уснуть, потому что за стенкой хорошо слышно, как ты топаешь в своих кедах и половица скрипит. Ты могла бы выбрать другое направление, например от кровати к двери? Так получится поперек досок.
— Хм. Могла бы.
— Будем считать, что договорились. А теперь рассказывай, что тебя подхлестывает к такому активному образу жизни.
— Ничего не подхлестывает. Просто… мне есть о чем подумать, вот я и… А ночью очень хорошо думается.
— Это ясно. Что у тебя с твоим Оливером?
— Не знаю.
— А с работой? Джонни сказал, что тебя собираются увольнять. Два с половиной месяца отпуска — это слишком.
— Я чувствую, — ядовито отметила Хэтти, — что Джонни стал тебе роднее собственной внучки!
— Ты знаешь — да. По крайней мере у него хватает ума звонить мне раз в неделю и справляться о здоровье, даже когда вы разошлись, а кое-кто умудрялся забыть обо мне на несколько лет.
— Вот и усынови его! — Хэтти обиженно отвернулась, взмахнув волосами.
— Кстати, зачем ты постриглась? Тебе было лучше с длинными.
— Так было надо для роли, — процедила она. — Это хорошо, что ты не видела, какого я была цвета.
— Надеюсь увидеть в ближайшем будущем.
— Бабушка, ну почему ты так критично настроена насчет моей актерской карьеры?!
— Потому что это не принесет тебе счастья. Лучше бы ты забеременела от Джонни и вышла бы за него замуж! Или за Стефана. Или за своего Оливера на худой конец.
Хэтти разозлилась.
— Вот ты не поверишь! Именно на худой конец я и собираюсь сделать!
Бабушка смягчилась:
— Хэтти, милочка, пойми, я все вижу. Я не хочу решать за тебя, но просто со стороны ошибки всегда видней. Тебе нужна женская судьба, тебе нужен дом…
— Вот именно!
— Я имею в виду — семейный очаг. Тебе нужны детки. Мне все равно, с кем ты станешь жить, но ты не должна больше быть дельцом, который заколачивает миллионы. Ты должна быть Женщиной! Мне кажется, для своих двадцати шести ты и так уже немало потрудилась. Остановись. Иначе будет поздно.
Хэтти вздохнула.
— Да я бы и сама не прочь остановиться. Только не знаю как. Бабушка! Ну что мне делать! Я надела Стефану на голову ведерко со льдом и теперь не знаю, как помириться! А ведь это было прямо на банкете! Я поссорилась с Оливером, потому что он оказался лжецом, которому стукнет двадцать восемь и у которого есть невеста. К тому же он оказался актером и знаменитым ловеласом… Я его люблю и не хочу расставаться. А еще меня мучает раздвоение личности! Что делать?..
Она замолчала, услышав странные звуки. Бабушка смеялась. Она полулежала на диване и смеялась клокочущим старческим смехом.
— Что тут смешного?! Мне нужно к психоаналитику, а ты смеешься!
— Я… ой… Стефан!.. Ну, ты молодец! Это после всего, что он для тебя сделал!.. Не могу… После всего, что он тебе простил из вашего прошлого!.. Ведерко со льдом!..
— Если бы ты знала, что он сделал на том банкете!
— Хэтти, я тебя не узнаю.
— Да если бы ты видела…
— Что за монстр поселился у тебя в душе?
Она вздрогнула и передумала спорить дальше.
— Не монстр. А чудовище с двумя головами! А Стефан…
— Девочка моя, да какая разница! Он — твой режиссер. К тому же — он твой давний друг.
— Ах, бабушка, я теперь вообще не знаю, что мне нужно!
— Перестань мучиться. Я знаю, что тебе нужно.
— Н-да? — саркастично процедила Хэтти. — И что же? Дом и детей?
— Нет. Тебе надо отодрать свою попу от дивана и хоть что-нибудь предпринять.
— Не поняла?!
— Не в прямом смысле, конечно. Ты почти и не садишься на диван, все время ходишь туда-сюда. Просто бездействие — хуже всего. Ты можешь остаться ни с чем, с одним только раздвоением личности.
