самый незамысловатый шансон. И у него было больше шансов, чем у недалёкого человека, возомнившего себя миссионером и пытающегося наставить на путь истинный всех кого ни попадя.
Мотин ров вынырнул из-за леса, словно у него только и дел было, что подкарауливать странников. Здесь располагался мужской монастырь, возведённый на месте одной из самых знаковых трагедий революционных событий. Случилась она в поросшем берёзовым да осиновым молодняком урочище с тремя десятками шахт и шурфов, где прежде выдалбливали руду. А прозвище «ров» в полной мере оправдывал карьер, затянутый, как дурной глаз бельмом, ржавой дождевой водой. Гиблое, безнадёжное место.
Ограждение монастыря – бревенчатые стены, ощерившиеся оскалом затёсанного частокола, сторожевые башни в стиле а ля русс (острог да и только!) казались более уместными в качестве декораций на съёмках исторического фильма о покорении Урала.
Семинар о трезвости проводился в административном корпусе. Экскурсию же по монастырю с посещением трапезной обещали провести по окончании мероприятия. Я с тоской слушал выступающих, идеи которых в основном были далеки от реалий российской глубинки. И вдруг меня кто-то тронул за плечо.
Это была Тортова. Она смотрела на меня так, словно первый раз видела или узнала что-то омерзительное о моём прошлом.
– Георгий Петрович, с вами хотят поговорить, – молвила она и закатила глаза, как бы обозначая высокий уровень персоны, пожелавшей общения.
На выходе из здания Тортова кивком головы передала меня поджидавшему монаху. Он тем же макаром повелел следовать за ним.
– Может, в трапезную идём? – шутил я, пытаясь разрядить обстановку. – Заодно и почаёвничаем.
Служка на ходу обернулся. Я ожидал встретить недоумённый или осуждающий взгляд, вместо этого из-под густой бороды пробилась улыбка, в уголках глаз сбежались весёлые морщинки.
– Пришли, – поводырь кивнул на крошечную часовню, больше похожую на баньку. – Помогай тебе Господь, – проронил он и скрылся.
Стучаться я не стал. Дверь открывала сразу всё небольшое помещение без каких-либо закутков. Внутри из обстановки – только скамьи по стенам и небольшая кафедра. В углу перед иконой светилась лампадка. Дневного света, втиснувшегося сквозь оконца-бойницы, хватило, чтобы разглядеть и узнать человека в рясе на скамье. Он читал книгу в красном переплёте, положив её на мини-подоконник.
Священником, обернувшимся на скрип двери и в свою очередь оценивающе разглядывающим меня, был Владислав Зыбин. Ещё недавно один из официальных спикеров церкви стал известен многими эпатажными высказываниями. Одно из них сводилось к тому, что слишком комфортная, сытая жизнь вредит обществу и Бог оставляет его.
До того как он, захлопнув книгу без закладки, положил её рядом на лавку названием вниз, я смог прочитать часть его: «Евангелие…». А вот от кого оно, так и не разглядел.
– День добрый, Георгий Петрович. Проходите, присаживайтесь.
– Здравствуйте, Владислав… Не знаю, как по батюшке.
– Что ж, тем лучше, что узнали меня.
Мы откровенно рассматривали друг друга, как боксёры после взвешивания, разве что не выпучивали глаза и не показывали друг дружке неприличных жестов, не говоря о прочем. Хотя, если бы дело дошло до рукоприкладства, ему бы следовало подальше от меня держать свою скудную, как всходы овса в засушливый год, бородёнку.
Священник казался слегка озадаченным тем, что я не проявлял душевного смятения. Зачем? Я и так догадался, что Зыбин курирует в церкви поиски рук самой известной в мире статуи.
– Вижу, вы не удивлены, – заговорил-таки священник. – Вы христианин?
Видимо, ему было неудобно спросить с порога: «А не подскажете ли, милейший, где всё-таки руки Венеры Милосской зарыты?» Хотя перейди он сразу к делу, я бы его понял.
– В известной степени.
– Ну, крест-то на вас есть?
Вместо ответа я расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и потянул за гайтан.
– Уже хорошо.
– Я не воцерковлён. Нательный крест – это своего рода знак того, что нахожусь в определённой системе координат – духовных и нравственных – православного христианства. Так уж выпало по принципу культурной принадлежности.
А что касается идеологического смысла отечественной церкви, то её суть до меня неожиданно доходчиво довёл один из знакомых. Он так отозвался о позиции Ватикана по контрацепции: «Я за то люблю русскую церковь, что она ко мне в постель не лезет гондон отбирать». И всё так. Было. Но сейчас вы со своей идеологией огосударствления церкви вот-вот покуситесь и на этот статус-кво. Того и гляди наши храмы перестанут дарить тепло, а станут, как итальянские, внушать «торжественность и гордость», как писал Василий Розанов.
– У меня есть что возразить, – оживился Зыбин, перекинул ногу через скамью, усевшись более подобаемым образом и пододвинув к себе книгу, словно собирался ею воспользоваться в качестве если не весомого, то увесистого аргумента.
– Ну уж нет. Ни в какие дискуссии я вступать не собираюсь, лишь счёл нужным определить свою точку зрения. Ваши-то, благодаря многочисленным выступлениям в различных СМИ, известны.
– Мои высказывания обычно вырывают из контекста, переворачивают. Почти все ваши коллеги-журналисты так делают. Ну да Бог с ними… Следует полагать, вам понятен наш интерес к вашей персоне.
– Один москвич целую неделю обхаживал меня и подробно посвятил в суть дела. Мне известна предыстория поисков, скажем так, фрагментов одной скульптуры. Но скажу сразу: предметов, из-за которых разгорелся сыр-бор, у меня нет.
– Представляю, что про нас мог наговорить их посланец.
– Ордену Божественной Длани известно, что церковь видит угрозу в руках Венеры Милосской. А именно – в воссоздании истинного облика статуи, побывавшей воплощением двух божеств. Ведь это может оказаться одним из признаков приближения конца света: основной образ Апокалипсиса – лжепророк, который может привести к язычеству и идолопоклонству.
– Ну, не так уж и далеко от истины.
– И как вы собираетесь поступить с руками, окажись они, простите за каламбур, в ваших руках?
– Ничего радикального не планируем. Пусть остаётся всё как есть: Венера – в Лувре, руки – в России. Полежат где-нибудь в надёжном месте. Лучше расскажите – вы впечатлились романтикой Ордена и фигурой его основателя – Жюля Симона?
– Честно говоря, я уже не в том возрасте, чтобы быть идеалистом.
– Они вам наверняка рассказали про благородство своей миссии и воссоздание шедевра. А про Общество филадельфов, по сути скрывающегося под вывеской Ордена Божественной, прости Господи, Длани, скорее всего, забыли упомянуть.
– Забыли, правда ваша.
– Это и понятно. Так вот, оно образовалось сразу после государственного переворота 1799 года, в результате которого к власти пришло правительство во главе с Наполеоном Бонапартом. Поначалу филадельфы были плохо организованными. Всё изменилось с вступлением в их ряды генерала Мале, которого министр полиции Франции Савари охарактеризовал так: «Для заговора он обладал характером, который отличал древних греков и
