В работе Аойфе О’Донован и Томаса Нейлана сравнивались теломеры людей с ПТСР и психологически благополучных людей. Оказалось, что теломеры у испытуемых из группы с ПТСР в целом были короче, чем у членов контрольной группы. Однако особенно интересно было то, что у людей с ПТСР, не имевших негативного детского опыта, длина теломер не отличалась от длины теломер представителей контрольной группы.
К счастью, даже если у вас укороченные теломеры, поддержание хорошего состояния здоровых теломер может защитить от дальнейшего укорачивания. Как же поддерживать здоровье теломер? Одним из способов является повышение уровня теломеразы – фермента, который удлиняет теломеры. Опять же, исследований пока немного, но они показывают, что даже люди, теломеры которых короче обычного, могут замедлить ухудшение благодаря поднятию уровня теломеразы с помощью практик наподобие медитации и физических упражнений.
* * *
Значит ли все это, что гены не важны и все, что вам нужно, – это мама, которая достаточно вылизывала и ласкала бы вас? Не торопитесь. Хотя эпигенетическая часть уравнения была открыта недавно и сообщила нам много нового, не нужно обесценивать влияния ДНК, которую мы получаем от старых добрых яйцеклетки и сперматозоида. Мы ведь знаем: важны и гены, и среда. Вы передаете детям и геном, и эпигеном; все это важно для здоровья потомства. В частности, вы можете передать детям умопомрачительно длинные теломеры. Предположим, все женщины в вашем роду по материнской линии прожили больше ста лет и никогда не выглядели старше семидесяти пяти. При этом ваше детство было тяжелым, и у вас много баллов по шкале НДО. Ваши теломеры укорачивались быстрее обычного – но ведь у вас имеется генетическая подушка безопасности! А значит, последствия могут оказаться не такими уж драматическими; даже если вы не доживете до ста лет, преждевременная смерть вам тоже не грозит, вопреки предсказаниям шкалы НДО. Однако, если такого генетического преимущества у вас нет, история может развиваться по совсем иному сценарию. Тогда укорачивание теломер приведет к серьезным ухудшениям здоровья. И точно так же, как у братьев или сестер от одних родителей может быть разный цвет глаз, длина их теломер тоже может различаться. И тогда на столкновение с одинаковым негативным опытом их организмы отреагируют по-разному.
* * *
Результаты исследований эпигенетической регуляции и теломер только подтвердили мои догадки – крайне важно выявлять проблемы насколько возможно рано. Теперь я была уверена как никогда: если нам удастся выявить риск токсичного стресса с помощью скрининга на НДО, мы сможем сделать процессы диагностики и лечения более эффективными. Более того, мы также сможем предотвращать будущие заболевания за счет воздействия на корень проблемы, а именно на повреждения в системе стрессового ответа. Если бы нам удалось распространить правильные протоколы по педиатрическим отделениям города, страны и мира, мы могли бы вовремя производить необходимые вмешательства, чтобы нивелировать эпигенетический вред и оказывать долгосрочное влияние на здоровье 67 % людей с НДО и их детей. А затем, возможно, также их внуков и правнуков.
Открывшийся передо мной потенциал и исследования, которые его обосновывали, меня буквально распалили. Мой энтузиазм перешел на новую стадию: я перестала мучить своими рассказами людей на коктейльных вечеринках и стала искать контакты с представителями медицинского сообщества, которые обладали бы большей властью, чем я, и готовы были бы включиться в работу. В моей клинике уже были запущены процессы институализации скрининга каждого пациента на наличие НДО – но ведь сколько еще коллег могли получить пользу от этой информации! Так как я выросла в Пало-Альто восьмидесятых, в районе, который тогда был ближе к среднему классу, чем сейчас (когда он уже очевидно перешел в категорию элитных), я прекрасно знала, что с травматическими переживаниями и тяжелым детством сталкиваются представители самых разных социальных классов. Когда я училась в старшей школе, несколько моих одноклассников предприняли попытку покончить жизнь самоубийством; а позже я узнала о том, что родители некоторых моих сверстников страдали от зависимостей и психических заболеваний и их дети вынуждены были это скрывать. Даже в районах с уровнем жизни намного выше, чем в Бэйвью, токсичный стресс оставался невидимым для системы здравоохранения.
Да, Бэйвью мог показаться идеальным местом для оценки влияния тяжелого детства, однако распространение токсичного стресса от этого не становилось меньше: невидимая эпидемия затронула все без исключения слои общества. С момента публикации первого исследования НДО данные о распространенности такого опыта среди населения были собраны в тридцати девяти штатах и округе Колумбия. Согласно полученным результатам, порядка 55–62 % населения сталкивается по крайней мере с одной категорией НДО; 13–17 % имеют четыре балла по шкале и выше. К штатам с самыми высокими показателями НДО среди детей относятся Алабама, Индиана, Кентукки, Мичиган, Миссисипи, Монтана, Оклахома и Западная Вирджиния. Если ничего с этим не делать, воздействие НДО и токсичного стресса будет передаваться от ничего не подозревающих родителей детям по всей стране и, несомненно, по миру.
После вдохновляющего разговора с доктором Мартином Бротманом, в то время руководителем Калифорнийского Тихоокеанского медицинского центра и моим главным защитником, я поняла, что у меня есть шанс. Руководители всех больниц в Сан-Франциско состояли в организации под названием Совет больниц Северной и Центральной Калифорнии. Группа руководителей собиралась по разным причинам, и одной из многочисленных задач, стоявших перед ними, было решение вопросов, связанных с неравномерным распределением показателей здоровья по районам города. Доктор Бротман помогал организовывать рабочую группу по решению этого вопроса и был очень рад моему рассказу об НДО и нашей работе в клинике. Он тут же пригласил меня провести для совета презентацию, посвященную НДО. Я испытывала такое воодушевление, что меня слегка подташнивало; выходя из его кабинета в тот день, я только и могла думать: «Наконец-то!» Мне выдался шанс донести свои идеи до людей, которые принимают решения и формируют сферу здравоохранения, – и наконец обратить их внимание на проблему.
Над презентацией я работала на протяжении нескольких недель – и знала, что хорошо подготовилась. Однако почему-то прибыла на место до смешного рано и поняла, что ни разу так не волновалась из-за выступления перед Медицинским советом. Мое выступление было лишь малой частью повестки дня; когда меня наконец пригласили, все слушатели уже давно были в сборе. Преимущественно белые мужчины в возрасте, примерно двенадцать человек; они удобно расположились за П-образным столом, на котором вокруг тарелок с салатами были рассыпаны разнообразные бумаги, а возле ноутбуков стояли напитки. Кто-то дружелюбно улыбнулся мне, кто-то кивнул. Я расстроилась, что мне «повезло» выступать в конце очевидно затянувшейся встречи. Ладно, возможно, мне не удастся захватить их внимание, но я как минимум попытаюсь их окончательно не усыпить. Доктор Бротман встал и любезно представил меня. Я пожала всем руки, прошла на место выступающего, воткнула флешку в компьютер. Казалось, это были самые длинные тридцать секунд в моей жизни; но в конце концов папка открылась, и я включила первый слайд презентации.
