Глава 10
Эпилог
Ночь в ночь через десять дней после сражения всмотровой в квартире профессора Преображенского, что в Обуховском переулке,ударил резкий звонок.
– Уголовная милиция и следователь. Благоволитеоткрыть.
Забегали шаги, застучали, стали входить, и всверкающей от огней приёмной с заново застеклёнными шкафами оказалось массанароду. Двое в милицейской форме, один в чёрном пальто, с портфелем, злорадныйи бледный председатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Фёдор, Зина, ДарьяПетровна и полуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий горло без галстука.
Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича.Он вышел в известном всем лазоревом халате и тут же все могли убедиться сразу,что Филипп Филиппович очень поправился в последнюю неделю. Прежний властный иэнергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночнымигостями и извинился, что он в халате.
– Не стесняйтесь, профессор, – очень смущённоотозвался человек в штатском, затем он замялся и заговорил. – Очень неприятно.У нас есть ордер на обыск в вашей квартире и, – человек покосился на усыФилиппа Филипповича и докончил, – и арест, в зависимости от результата.
Филипп Филиппович прищурился и спросил:
– А по какому обвинению, смею спросить, икого?
Человек почесал щеку и стал вычитывать побумажке из портфеля.
– По обвинению Преображенского, Борменталя,Зинаиды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки МКХПолиграфа Полиграфовича Шарикова.
Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошлодвижение.
– Ничего я не понимаю, – ответил ФилиппФилиппович, королевски вздёргивая плечи, – какого такого Шарикова? Ах, виноват,этого моего пса… Которого я оперировал?
– Простите, профессор, не пса, а когда он ужебыл человеком. Вот в чём дело.
– То-есть он говорил? – спросил ФилиппФилиппович, – это ещё не значит быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик исейчас существует, и никто его решительно не убивал.
– Профессор, – очень удивлённо заговорилчёрный человек и поднял брови, – тогда его придётся предъявить. Десятый день,как пропал, а данные, извините меня, очень нехорошие.
– Доктор Борменталь, благоволите предъявитьШарика следователю, – приказал Филипп Филиппович, овладевая ордером.
Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел.
Когда он вернулся и посвистал, за ним из дверикабинета выскочил пёс странного качества. Пятнами он был лыс, пятнами на нёмотрастала шерсть вышел он, как учёный циркач, на задних лапах, потом опустилсяна все четыре и осмотрелся. Гробовое молчание застыло в приёмной, как желе.
Кошмарного вида пёс с багровым шрамом на лбувновь поднялся на задние лапы и, улыбнувшись, сел в кресло.
Второй милиционер вдруг перекрестилсяразмашистым крестом и, отступив, сразу отдавил Зине обе ноги.
Человек в чёрном, не закрывая рта, выговорилтакое:
– Как же, позвольте?.. Он служил в очистке…
– Я его туда не назначал, – ответил ФилиппФилиппович, – ему господин Швондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.
– Я ничего не понимаю, – растерянно сказалчёрный и обратился к первому милиционеру. – Это он?
– Он, – беззвучно ответил милицейский. –Форменно он.
– Он самый, – послышался голос Фёдора, –только, сволочь, опять оброс.
– Он же говорил… Кхе… Кхе…
– И сейчас ещё говорит, но только всё меньше именьше, так что пользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет.
– Но почему же? – тихо осведомился чёрныйчеловек.
Филипп Филиппович пожал плечами.
– Наука ещё не знает способов обращать зверейв людей. Вот я попробовал да только неудачно, как видите. Поговорил и началобращаться в первобытное состояние. Атавизм.
– Неприличными словами не выражаться, – вдруггаркнул пёс с кресла и встал.
Чёрный человек внезапно побледнел, уронилпортфель и стал падать на бок милицейский подхватил его сбоку, а Фёдор сзади.Произошла суматоха и в ней отчётливей всего были слышны три фразы:
Филипп Филипповича:
– Валерьянки. Это обморок.
Доктора Борменталя:
– Швондера я собственноручно сброшу слестницы, если он ещё раз появится в квартире профессора Преображенского.
И Швондера:
– Прошу занести эти слова в протокол.
* * *
Серые гармонии труб играли. Шторы скрылигустую пречистенскую ночь с её одинокой звездою. Высшее существо, важный пёсийблаготворитель сидел в кресле, а пёс Шарик, привалившись, лежал на ковре укожаного дивана. От мартовского тумана пёс по утрам страдал головными болями,которые мучили его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру онипроходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные итёплые.
«Так свезло мне, так свезло, – думал он,задрёмывая, – просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательноуверен я, что в моём происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха быламоя бабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовализачем-то, но это до свадьбы заживёт. Нам на это нечего смотреть».
* * *
В отделении глухо позвякивали склянки.Тяпнутый убирал в шкафах смотровой.
Седой же волшебник сидел и напевал:
– «К берегам священным Нила…»
Пёс видел страшные дела. Руки в скользкихперчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги, – упорный человек,настойчивый, всё чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел:
– «К берегам священным Нила…»
