Между тем человек положил свою жертву на выступ окна, простоял еще несколько минут в той же молитвенной позе и с тем же выражением лица, а потом прежним путем пробрался обратно и спрыгнул со скалы наземь. Еще раз обернулся, бросил взгляд на окно и затем, быстро пробежав через лужайку, скрылся в лесу.
Осмотревшись внимательнее, Пьер заметил в стене – или, вернее, под стеной, в самой скале несколько деревянных дверей. Он указал на них отцу Равену.
– Вот самый простой путь для проникновения в храм.
Миссионер согласился:
– Да, надо попробовать. Вероятно, они заперты, но попытка не пытка. Начнем вот с этой двери, что прямо против нас.
Они встали. Прижимаясь к земле, прячась за камни, а где и ползком, они добрались до стены. К двери подняться было нетрудно. Пользуясь такими же каменными уступами, по которым взбирался первобытный человек, они достигли небольшой гранитной площадки перед дверью. Только подойдя совсем близко, они, к великой своей радости, увидели, что дверь не только не заперта, но даже не закрыта плотно. Пьер тихонько толкнул ее и, приготовив на всякий случай револьвер, ступил через порог первым. Отец Равен шел за ним.
Из густой темноты на них неприятно пахнуло холодом и сыростью. Они простояли некоторое время неподвижно, напряженно прислушиваясь. Абсолютная тишина успокоила их. Отец Равен вынул коробок спичек. Пришлось повозиться, пока удалось зажечь хотя бы одну из отсыревших спичек. Слабое пламя метнулось по шероховатой стене и осветило стоящий около самой двери треножник, поддерживающий вазу, в которой лежали смолистые ветви и сухие листья.
– Это светильник. Его можно зажечь, – сказал Пьер. – Подождите. Сначала надо закрыть дверь, а то открытая в стене дверь привлечет внимание снаружи.
При зажженном светильнике они увидели, что находятся в очень высокой квадратной комнате, представляющей из себя почти правильный куб. На каменном полу валялось несколько топоров и копье. Мебели никакой. На серых стенах из дикого камня ничего.
Прямо напротив входа находилась другая дверь. Пьер и священник, пройдя через нее, вышли в другую комнату, вдоль стен которой тянулся ряд высоких колонн, расставленных близко одна к другой.
Направо была массивная дверь из толстых досок. Пьер толкнул ее, потом дернул. Бесполезно. На запоре. Сквозь щель видна была небольшая железная пластинка, неглубоко задвинутая, но, тем не менее, крепко держащая дверь. Вынув перочинный нож, Люрсак просунул его в щель и попытался сдвинуть железку. Неудача: тонкое лезвие ножа не выдержало и сломалось,
– А, черт возьми! – досадовал Пьер. – Придется прибегнуть к более сильным средствам. Что ж поделаешь! Отступать теперь поздно.
Вспомнив про топоры в соседней комнате, он хотел пойти за ними, но отец Равен, предупредив его намерение, уже тащил один из них.
– Слушайте, Люрсак. Мой план таков: как только дверь поддастся под вашими ударами, проскакиваем через нее и, не останавливаясь на месте, бежим вперед, пока, по обстоятельствам, не представится удобный случай спрятаться. Главное – не оставаться здесь, потому что, конечно, стук будет слышен, и сюда могут прибежать встревоженные обитатели.
– Согласен.
Пьер взял топор, взвесил его в руке и изо всех сил ударил им по двери. Задвижка отлетела не сразу. Пьеру пришлось несколько раз повторить удары, производящие сильный шум, гулко разносящийся во все стороны. Наконец дверь поддалась и открылась настежь. Отец Равен устремился первым; Пьер, отбросив назад топор, ринулся следом.
Почти непосредственно за дверью оказалась лестница, спускающаяся вниз. При свете зажженного в первой комнате треножника можно было различить лишь первые ступени, остальные терялись в темноте. Выбирать и раздумывать было некогда.
Отец Равен начал спускаться, Люрсак за ним. Уговор бежать как можно скорее остался невыполненным: по скользким ступеням в абсолютной темноте двигаться быстрее было невозможно.
Священник, вытянув вперед руки, осторожно ощупывал ногой каждую ступеньку, а Пьер отсчитывал:
– Восемь, девять, десять, одиннадцать.
Вдруг, прорезав тишину, раздался пронзительный крик отца Равена:
– Люрсак!.. Внимание!.. Засада!..
Пьер даже не расслышал последнего слова, потому что неожиданно на себе самом испытал то, о чем предупреждал священник: удары и толчки, неведомо откуда и от кого исходящие. Он рванулся назад, но тотчас же почувствовал, что попал в чьи-то цепкие, объятия. А потом его повалили, связали по рукам и ногам, закутали во что-то голову и понесли.
Глава 20
– Сказано: тот, кто хочет узнать – узнает. Таков закон Красных богов, закон бесплодных жен, закон Гондваны. Но только люди нашей крови и из них только женщины и служители богов остаются жить, узнав об этом.
Голос, произносивший эти слова, смолк и после короткой паузы отдал приказание:
– Развяжите их и снимите с головы повязки. Пусть они видят. Закон должен быть исполнен.
Пьер, освобожденный от повязки, в которую была закутана его голова, с любопытством осматривался вокруг.
Они с отцом Равеном стояли посередине внутреннего двора храма. Кругом возвышались строения с портиками, галереями, балконами, балюстрадами. Прямо напротив них стояла толпа колдуний с невероятно обезображенными лицами. Сколько их? Сто? Двести? Может быть, больше?
Глядя на них, Люрсак и священник скользили взглядом по фасаду от галереи к галерее, от балкона к балкону. И вдруг оба они одновременно вскрикнули:
– Ванда!
– Мадмуазель Редецкая!
Она стояла на одном из балконов, окруженная несколькими жрицами. Густые волны ее светлых волос сверкали на солнце, и казалось, что на голову ее надета золотая корона. Перегнувшись через перила балкона, протянув руки, она ответила:
– Пьер!
Молодой человек рванулся, желая броситься к ней, но она остановила его:
– Нет, нет, стойте смирно. Не сейчас, после, – и смолкла.
Окружающие ее колдуньи шушукались между собой и обменивались ироническими взглядами и замечаниями.
Пьер смотрел на нее, не двигаясь с места. Она тоже не спускала глаз с Пьера. Одинаковое чувство охватывало их обоих, одинаковое волнение, одно и то же желание. Забыв об опасности, они радостно улыбались друг другу.
Властный голос, прорезав тишину, снова отдал приказание:
– Слушайте, слушайте все. Будут сказаны слова истины.
Это произнесла Иенг. Одетая в одежды из белого шелка, стоя на возвышении, она как бы председательствовала на этом своеобразном заседании колдуний.
– Кажется, нас собираются судить, – сказал Пьер стоящему рядом отцу Равену.
– Да, – отвечал священник. – Слушайте, что-то начинают говорить.
Не повышая и не понижая голоса, кто-то нараспев читал:
