— Коленки? — Она засмеялась. — Ах, коленки… — Ничего не получалось. Как бы между прочим она сказала: — Будь добр, передай мне мою сумку. — С этими словами она медленно отступила в хозяйственную комнату. Он вошел следом, поставил сумку на подставку для сушки. Но вместо того, чтобы повернуться и уйти, подошел к ней еще на шаг. В небольшом пространстве хозяйственной комнаты этого было достаточно, чтобы он оказался так близко, что мог протянуть руку и обнять ее за шею.
Она закрыла глаза и не двигалась. Ей следовало протестовать. Но прикосновение его пальцев к чувствительной коже за ухом заставило ее онеметь.
Еще один шаг приблизил его к ней почти вплотную — достаточно близко, чтобы понять: она не одинока в своем чувстве.
— Фиц… — Протест прозвучал слабо, но все же прозвучал.
— Молчи. Я собираюсь поцеловать тебя, Бронти Лоуренс. Поцелуй номер четыре, раз ты не умеешь считать… — Ее глаза захлопнулись, как только его губы коснулись того самого места под ухом. Настоящее блаженство. Но потом… стало еще лучше. Его пальцы, лежавшие у нее на шее, передвинулись под кромку свитера, а губы медленно заскользили по ее щеке…
Бронти? Он назвал ее Бронти? Она открыла глаза. Он знает?! Тогда почему он?..
У нее вырвался тихий стон наслаждения, когда его пальцы стали гладить ей плечо и спину. Его глаза были закрыты; густые ресницы темными полукружьями лежали на изумительно вылепленных скулах.
Брон боролась с собой. Рассудок приказывал опомниться, потребовать, чтобы Фиц остановился, а потом вымолить у него обещание не говорить Брук, что она ездила на ее машине.
Но сердце — а надо сказать, что Брон думала сердцем, а не головой с того момента, как распечатала письмо Люси, — советовало: молчи и наслаждайся, потому что второго такого шанса у тебя не будет.
Рассудок, будучи более опытным, одержал верх.
— Ты не понимаешь, Фиц… — начала она, но не договорила, а лишь досадливо застонала, когда он слегка отстранился и сказал:
— Нет, я понимаю, можешь мне поверить… — Но тут он снова вернулся к своему занятию, и она блаженно вздохнула, когда губы его повели дорожку из теплых и влажных поцелуев к ее щеке. В это время другая его рука проникла под свитер снизу и обняла ее за талию, а пальцы щекотно прошлись по ребрам. Она содрогнулась от удовольствия, и это движение подтолкнуло ее еще ближе к нему, так что щека оказалась прижатой к его груди, а бедрами она ощущала нарастающую силу его желания.
Неудивительно, что она уже не могла точно припомнить, что собиралась спросить или сделать.
— Фиц…
— И я понимаю кое-что еще. — Его губы теперь приблизились к ее губам; глаза его были так темны, что она видела в них свое отражение; эти глаза больше ничего не скрывали. — Я понимаю, что если немедленно не займусь с тобой любовью, то, скорее всего, умру от фрустрации, и как ты это объяснишь Люси?
— Это же шантаж, — выдохнула она.
От его чувственной улыбки ее интересные колени превратились в кисель.
— Только на тот случай, если ты скажешь, что не хочешь. — Он почти не держал ее, и ей потребовалось бы лишь усилие воли, чтобы отстраниться от него. — Но ты ведь хочешь, Бронти Лоуренс, не так ли?
— Да… — У нее получилось что-то вроде тихого писка, и она еще кивнула головой — для большей ясности.
Он уже нацелился ее поцеловать, но она остановила его вопросом:
— Как ты догадался?
— Брук никогда не краснела… — (Бронти немедленно залилась горячим румянцем.) — У нее прекрасные колени. И у нее нет шрама на этом месте. — Фиц коснулся этого места губами. — И она сдала экзамен на водительские права только с третьей попытки. Она сама мне это сказала.
— Вот как. — Бронти с трудом сглотнула. — Ну, раз уж мы оба знаем, кто есть кто, тогда…
— Тогда что?
— Нельзя ли найти место поудобнее?
Его губы растянулись в улыбке.
— Какие будут пожелания?
Ее воображение непрошено нарисовало образ его прекрасной кровати, но этого она сказать не могла…
Ничего и не пришлось говорить. Джеймс Фицпатрик умел читать ее мысли.
— Что мы скажем Люси? — Брон все еще лихорадило от внезапности случившегося. От неожиданности того, что она любит и любима. От этого чуда из чудес, когда Фиц знает, что она — Бронти, и все равно хочет ее… а не Брук. Она не понимала, почему так получилось, но эти чувства были слишком новы, слишком хрупки, чтобы их прощупывать и допрашивать. Она знала лишь то, что они мчались обратно в больницу, словно парочка провинившихся подростков, которые забыли о времени, загулялись допоздна и должны были получить нагоняй…
— Ничего, все обойдется.
Брон обернулась и удивленно посмотрела на него.
— Придерживайся своего первоначального плана, Бронти. Придумай какой-нибудь предлог, чтобы не ехать во Францию, а потом появись в своем качестве. Ты ведь это собиралась сделать, не так ли? — У них не было времени поговорить, что-то объяснить. Не было времени даже поесть. Была лишь жгучая потребность узнать друг друга, держать друг друга в объятиях, кожей ощущать тепло кожи, показать всю глубину чувств, слишком сильных, чтобы их можно было выразить словами. — Если ты объявишься во Франции и скажешь Люси, что мама попросила тебя приехать вместо нее, то она…
— То она ужасно расстроится.
— Ненадолго. — Он свернул на парковочную площадку больницы. — Ты ее слышала, Брон. Она тебя любит. У тебя может быть другое имя, но человек ты тот же самый, так что Люси будет все так же тебя любить.
— А ты знаешь, что у тебя рубашка надета наизнанку?
Он отстегнул ремень безопасности.
— Нет, но, если ты поможешь, я и с этим справлюсь.
— Повернись-ка, дай я тебе помогу… — Она обхватила его руками, потянула за подол рубашки и стала снимать с него через голову.
— Боже милостивый, женщина, что ты делаешь? Мы же на общественной парковке…
— Если ты войдешь туда в рубашке наизнанку, Фиц, то всем станет известно, что именно я делаю. — Она вдруг перестала смеяться, обнаружив, что она смотрит ему прямо в глаза, прямо в сердце. Он пытается защитить, оградить ее от страданий Люси, от ее гнева. — Мы не можем начинать со лжи, Фиц. Нам придется сказать ей правду.
— Ты не понимаешь, чего просишь. Ты не понимаешь…
Она рукой закрыла ему рот.
— Нет, понимаю, все понимаю. Не ты так поступил, а я. Я и должна ей сказать. Ты для нее опора в жизни. Нельзя разрушать ее доверие к тебе.
— Я хочу, чтобы она любила тебя, доверяла тебе.
— Я тоже этого хочу, Фиц, но должна это заслужить. Сама.
— Ты уверена?
— Больше, чем когда-либо в жизни. Идем.
— Бронти. — Он на мгновение обнял ее, и она приникла к нему. — Не сейчас. Я не хочу говорить ей сейчас — подождем, пока она не вернется домой.
