Книга 9 часов над Атлантикой - Виктория Мальцева

Harlea — Beautiful Mess

Скандал. И я в нём не участвую. Наблюдаю! Серьёзно, я думала, весь этот день будет «моим», но нет, есть и другие герои.

Мои колени давно уже на сиденье, ибо эпицентр событий находится в туалете, который за нами. Лео только раз взглянул и снова утонул в планшете, но даже для такого сноба, как он, происходящее выходит за рамки — он ржёт. Не громко, но всё-таки ржёт.

А событие в туалете феерическое — там трахаются. Кто, пока не известно, но судя по стонам соитие происходит традиционно гетеросексуальное.

— Сейчас же прекратите это и освободите туалетную комнату! — долбит кулаком в несчастную дверь Клэр, и в этот момент я искренне и всей душой ей сочувствую. Она машинально обводит пассажиров взглядом и, коротко встретившись с моим, прикрывает глаза в немом «спасибо», потому что я, похоже, единственный человек, который не то что не давится от смеха, а даже не улыбается.

Моник — другая стюардесса, та самая рыжая девушка, которая проводила инспекцию писанины Лео, настроена более агрессивно:

— Полиция! Вас уже ждёт полиция, так и знайте! В аэропорту Торонто вы за это ответите!

— Терять им больше нечего, — тихонько комментирует её Лео. — На месте этого парня теперь бы я оторвался по полной.

Я поворачиваю голову, смотрю на его очки, деловую рубашку, кучки иероглифов, которые он набирает на экране, и откровенно недоумеваю.

— Ты серьёзно?

— Абсолютно. Желающих стать членами Клуба Десятитысячников гораздо больше, чем тех, кто ими уже является.

— Это что ещё за клуб такой?

— Клуб избранных — счастливчики, кто занимался любовь на высоте. Говорят, из-за разреженности воздуха мозг испытывает некоторую гипоксию, запускающую компенсаторные процессы в организме…

— Короче, в чём разница? — теряю терпение.

— Ощущения острее.

— Обалдеть! Вот это действительно звучит интригующе!

Осада туалета увенчалась, наконец, успехом — в проходе появляется девушка. Секс бомбой её не назовёшь — обычная девица с перевесом килограммов в десять, на голове две косички колоском и очки на носу. Самое интересное — это парень, вот тут глазам есть, где разгуляться! Высокий, плечистый, он довольно быстро пробирается по проходу в нашу сторону под аплодисменты и улюлюканье других пассажиров. Причём хлопают ему в основном мужчины и громче, чем освистывают.

— Ничего себе, бицепсы! — восклицаю ему вслед.

Но, надо признать, у парня и ноги отменные, и задница, да и вообще он целиком выглядит на все сто.

Развернувшись как положено, чувствую на себе взгляд соседа.

— У тебя, кстати, тоже ничего, — спешу заметить. — Но бабка была права, ты худоват, хотя с аппетитом явно проблем нет.

— Какая ещё бабка?

— Да Кэрол же! Слушай! А может у тебя глисты?

Он морщится.

— Нет, серьёзно, они как раз у таких чистоплюев, как ты, и заводятся.

— Чистоплюев?

— Ну а какой нормальный человек возит с собой антисептики на дальние расстояния?

— Тот, кто время от времени испытывает в них необходимость?

— А ты испытываешь?

Весь его фэйс изображает раздражение и отворачивается. Прям такой нежный — за ушком почеши, но шейку не трогай. И хвостик тоже не трожь. И к лапкам не прикасайся. Но ушко чеши, не забывай.

— Интересно, как вообще двое могут поместиться в такой крошечной капсуле? Знаешь, что? Я думаю, ничего они там не делали. Даже если смогли втиснуться внутрь, для самого процесса необходима амплитуда.

— Неправда. Вполне можно… при желании.

Я смотрю на него, он на меня, и тут до меня доходит.

— О Боже, — комментирую, — куда катится этот мир…

— Никуда он не катится. Секс всегда был и всегда будет. Как бы импотенты ни пытались вытиснуть его за рамки приличия, он всегда вылезает обратно. Знаешь почему?

— Почему?

— Да потому что технически потребность в сексе ничем не отличается от потребности в еде и воде. Вот скажи мне, почему половина самолёта чистит в том туалете зубы и справляет нужду в плане отходов, а жажда интима — это аморально?

— Потому что…

И я зависаю. А действительно, почему?

— Так ты закапаешь мне глаза или нет? — спрашиваю.

Он с недоумением отрывается от ноутбука.

— Ты же не хотела…

— Бывает, меняю мнение. Так закапаешь?

Его глаза как-то странно сощуриваются, он не улыбается, но что-то близкое проскальзывает по его лицу.

— Закапаю, но есть условие.

— Какое?

— Мы сделаем это в туалете. Заодно и проверим, достаточно ли в нём места для «амплитуды».

Теперь и мои глаза с понимаем сощуриваются, потому что я стараюсь не порхать слишком сильно ресницами. Встаю с места, выражая готовность, но Лео сидит, не двигаясь.

— Что? — пытаю его.

Он косится взглядом на подвешенные к пластиковому бортику сиреневые босоножки — я зацепила их каблуками за край кармана для газет. Понимаю, если мой зад окажется на 15 сантиметров выше, это значительно упростит наш эксперимент. Или усложнит…

Levante — Tikibombom

Снова опускаюсь в кресло, Лео снимает босоножки и протягивает мне. Я кладу их на пол, сгибаюсь в бублик, готовясь обуваться.

— Стой, — вдруг слышу.

Он без очков. Снял их, пока я раздумывала, как повернуться, чтобы получить доступ к собственным ногам, и теперь смотрит в глаза. Знает, что гипнотической зелени его глаз мотыльки, вроде меня, всегда сдаются без боя. Лео тянется вниз, подхватывает «бабочек» и ставит на свой столик.

— Давай, — говорит.

Я смотрю на свою ногу. Педикюр подтёрся на испанском песке, а на романтический флирт во время перелёта домой моя предусмотрительность не рассчитывала. Перевожу взгляд на его руки — он раскрыл их ладонями кверху и уложил на свои бёдра — ждёт, зовёт. Ладони, пальцы, пресс его живота, обтянутый рубашкой. Мужчина. И я чувствую её — приторную патоку в самой мощной чакре из всех человеческих, она уже не сочится, а вытекает из стремительно растущих трещин и расколов в моём панцире.

Нельзя смотреть в его глаза — я знаю, но смотрю. Смотрю и кладу ногу на его колени, к рукам не прикасаюсь. Прикасается он — кончиками пальцев к пятке, поднимает их выше по ступне, заставив пальцы на ней рефлекторно согнуться, легкие сжиматься чаще, глаза смотреть, не отрываясь. Его рука обнимает мою ступню, и от тепла его ладони, от деликатности прикосновений я практически оргазмирую, выдав себя позорным «Ох». Лео от этого «ох» сощуривается ещё сильнее, и ещё опаснее улыбается — понимает, что клиент созрел.