Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Я знаю, профессора… просто сохраняют ту традицию, которую они считают верной… Но фокусируя эти идеи на всех нас, они подавляют душу тех, к кому не обращались Локк, Юм и Платон, и лишают новичков и женщин шанса расширить свои взгляды, чтобы они могли принять Юма и Имхотепа, Макиавелли и Аль-Магили, Руссо и Мэри Уолстонкрафт… Курс западной культуры, построенный вокруг списка ключевых работ и устаревших представлений о том, что Запад — это Греция, Европа и европеизированная Америка, ошибочен, и, что еще хуже, он причиняет людям психологическую и эмоциональную боль способами, которые даже еще не осмыслены и не признаны{14}.
Показательно, что Кинг оправдывает изменение учебного плана исключительно психологическими причинами: существующий канон «подавляет душу» учащихся из числа меньшинств и женщин и причиняет людям «психологическую и эмоциональную боль способами, которые даже еще не осмыслены и не признаны». Расширенный список литературы не обязательно будет способствовать обретению ценных и неустаревающих знаний, имеющих важное образовательное значение; скорее, он повысит самоуважение маргинализованных учащихся и их самооценку{15}.
Терапевтическая модель выросла непосредственно из современного понимания идентичности. Она утверждает, что у нас есть глубинные внутренние пространства, потенциал которых не реализуется, а общество виновно в том, что своими правилами, навязанными ролями и ожиданиями сдерживает нас. Необходимо как индивидуальное «погружение» в глубины этих пространств, так и потенциально революционная общественная программа, направленная на освобождение от сдерживающих правил. Терапевта не особенно интересует содержательная сторона внутреннего «я» или абстрактный вопрос, справедливо ли окружающее общество. Терапевт просто заинтересован в том, чтобы его пациенты чувствовали себя лучше, для чего нужно повысить их самооценку.
Терапевтическая модель стала «повитухой» современной политики идентичности в развитых либеральных демократиях. Политика идентичности — это повсеместная борьба за признание достоинства. Либеральные демократии основаны на равном признании достоинства каждого гражданина как личности. С течением времени сфера равного признания расширилась как в количественном (за счет роста числа граждан, наделяемых правами), так и в качественном отношении: содержание самого понятия признания эволюционировало от набора формальных прав до действенного самоуважения.
Демократизировалось и понятие достоинства. Однако политика идентичности в либеральных демократиях распространилась и на коллективные и нелиберальные формы идентичности — такие, как нация и религия, поскольку люди часто хотели не признания своей индивидуальности, а признания своей тождественности другим.
Глава 11. От идентичности к идентичностям
В 1960-е гг. в развитых либерально-демократических странах мира появился ряд новых мощных общественных движений. В Соединенных Штатах движение за гражданские права требовало расового равенства, закрепленного в Декларации независимости и Конституции по окончании Гражданской войны. Массовый приток женщин на рынок труда вызвал к жизни феминистское движение, которое стремилось к реальному равноправию женщин. Разворачивавшаяся параллельно с этим сексуальная революция разрушила традиционные нормы в отношении сексуальности и семьи, а экологическое движение изменило восприятие окружающей среды. В последующие годы возникнут движения за права инвалидов, коренных американцев, иммигрантов, геев, лесбиянок и, наконец, трансгендеров.
В Европе аналогичный взрыв произошел после событий во Франции в мае 1968 г. Французские «старые левые» сгруппировались вокруг ядра твердых коммунистов, среди сторонников которых были такие известные интеллектуалы, как Жан-Поль Сартр. В центре их идейной повестки оставался промышленный пролетариат и марксистская революция. Во время волнений 1968 г., однако, на первый план вышли социальные проблемы того же характера, что и в Соединенных Штатах: права меньшинств и иммигрантов, положение женщин, экология и т. п. Пролетарская революция перестала казаться актуальной для Европы. Протесты студентов и массовые забастовки, охватившие Францию, эхом отозвались в Германии, Нидерландах, Скандинавских и других странах. Левацкое «поколение 1968 г.» было сосредоточено не исключительно на классовой борьбе, а, скорее, на поддержке прав широкого круга маргинализированных групп.
Эти общественные движения руководствовались теми же побуждениями, что и либеральные демократии, стремящиеся признавать достоинство всех граждан в равной мере. Но демократиям никогда не удавалось удовлетворить эти притязания в полной мере: о людях часто судят не по их личным качествам и способностям (что бы по этому поводу ни гласил закон), а по стереотипным представлениям, сформированным принадлежностью к тем или иным группам.
В Соединенных Штатах эти предрассудки, к сожалению, в течение многих лет находили отражение в официальных законах, которые запрещали чернокожим получать образование вместе с белыми или не допускали женщин к голосованию на том основании, что они недостаточно рациональны. Но даже когда эти законы изменились в сторону десегрегации образования и предоставления женщинам права голоса, общество в целом вовсе не перестало мыслить в групповых терминах. Психологическое бремя дискриминации, предрассудков, неуважения или просто игнорирования лежало тяжким грузом на общественном сознании. Общество не могло избавиться от него, поскольку сами группы продолжали отличаться друг от друга поведением, производительностью, благосостоянием, традициями и обычаями.
Новые социальные движения, возникшие в 1960-х гг., сформировались в обществах, которые уже начали мыслить в терминах идентичности и чьи институты взяли на себя терапевтическую миссию по повышению самооценки людей. До 1960-х гг. забота об идентичности была в основном прерогативой тех, кто хотел реализовать свой индивидуальный потенциал. Но с ростом этих движений многие, естественно, стали задумываться о собственных целях и задачах с точки зрения достоинства своих групп. Исследования этнических движений во всем мире показали, что индивидуальная самооценка связана с уважением, которым пользуется более широкая группа, с которой связана личность; таким образом, политика персонализируется{1}. Каждое движение представляло людей, прежде невидимых и угнетенных; каждое из них обличало эту невидимость и требовало общественного признания внутренней ценности этих людей. Так родилась современная политика идентичности. Термин был новым, но само явление — нет; оно воспроизводило борьбу и взгляды прежних националистических движений и движений за религиозную идентичность.
Каждая маргинализованная группа имеет возможность выбора между более широким или более узким определением собственной идентичности. Она может требовать, чтобы общество относилось к ней так же, как к группам, превалирующим в обществе, или может утверждать отдельную идентичность своих членов и требовать уважения к ним на том основании, что они отличаются от основной массы населения. Со временем восторжествовала последняя стратегия. На ранних этапах движение Мартина Лютера Кинга за гражданские права просто настаивало, чтобы американское общество относилось к чернокожим так же, как к белым. Не оспаривались нормы и ценности, регулирующие отношения белых людей друг с другом, и не требовалось изменения основных демократических институтов страны. Однако к концу 1960-х гг. появились такие группы, как «Черные пантеры» или «Нация ислама», которые утверждали, что у чернокожих есть собственные традиции и свое самосознание; чернокожие должны гордиться собой, будучи такими, какие они есть, а не такими, какими хочет их видеть общество. Об этом говорится в стихотворении Уильяма Холмса Бордерса — старшего, которое любил цитировать преподобный Джесси Джексон: «Может, я и беден, но я — кто-то!» Подлинное внутреннее «я» черных американцев отличается от «я» белых; оно формировалось уникальным опытом взросления во враждебном белом обществе. Этот опыт сопряжен с насилием, расизмом и унижением и не может быть понят людьми, выросшими в других условиях.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
