* * *
Было субботнее утро чудесного осеннего дня, когда солнечный свет отражается в золотых листьях деревьев и лучи четко видны в мельчайших пылинках, висящих в воздухе. Алессандра сидела у окна, уныло глядя в голубую, как незабудки, синь неба, как вдруг раздался звонок во входную дверь, заставивший ее сердце тревожно забиться. Это Бриан, сказала она себе, потом встала и с волнением подошла к двери. Но Бриан не звонил так по-хозяйски и требовательно, как...
— Камерон! — выдохнула она, упиваясь одним его видом, когда открыла дверь, совершенно забыв, что собиралась захлопнуть ее перед носом мужа, если он только посмеет показаться здесь. Какой-то момент Камерон стоял в дверях, спокойно глядя на нее, и на его лице ничего нельзя было прочесть. Сейчас Алессандру не интересовало, испытывает ли он раскаянье. Она бы приняла Камерона Калдера обратно, даже если бы он был последним негодяем!
Она замерла на пороге, совершенно не в состоянии оторвать от него глаз.
Камерон был одет в черные джинсы и свитер, черный кожаный пиджак он небрежно накинул на плечи. К тому же он был не брит и потому казался даже немного опасным. Алессандра затрепетала.
Кто-нибудь другой, наверное, спросил бы: «Ты не пригласишь меня войти?» Но только не Камерон.
— Ты всегда открываешь дверь в таком виде? — Вопрос прозвучал как выстрел.
Алессандра пыталась сообразить, что он имеет в виду.
При чем тут ее вид? Она находится у себя дома и имеет полное право одеваться, как ей захочется. С наступлением ранних холодов Алессандра начала мерзнуть, поэтому купила себе простую теплую пижаму, так как ночью в квартире становилось очень холодно. Теперь она носила ее с большим свободным свитером, а ноги согревали теплые, но неказистые шлепанцы.
— Мне казалось, что у тебя была цепочка на двери? — произнес он скептически.
— Она есть, — оправдывалась Алессандра.
— Так почему, черт возьми, ты ею не пользуешься? — требовательно поинтересовался он.
— Тебе-то какое дело? — Она увидела, как его рот напрягся, и вызывающе посмотрела на него. Пусть это звучит по-детски, плевать! — Тебя абсолютно не касается, как я живу!
Камерон долго не отрываясь смотрел на нее.
— Не уверен, — медленно сказал он. — Все зависит...
Ее нежное, глупенькое сердечко снова с волнением забилось. Теперь его слова можно понять как попытку к примирению, но ей не хотелось ошибиться вновь.
— От чего? — как можно более небрежно спросила она.
Он повернул к ней лицо.
— От того, беременна ты или нет.
Алессандра была так ошеломлена, что несколько мгновений не могла выговорить ни слова, а когда открыла наконец рот, то с великим трудом выдавила:
— Только это тебя и волнует?
Камерон помедлил.
— Я несу за тебя ответственность, — ответил он через минуту, и его сузившиеся серо-синие глаза стали непроницаемыми. — Если ты носишь моего ребенка...
— Понятно. И ты наконец нашел время, чтобы это выяснить? — Обидные слова выплескивались наружу раньше, чем она могла остановить их. Боже, что с ней? — Я здесь уже несколько недель, а ты даже не соизволил позвонить мне!
— Я был в Штатах.
— Где телефон до сих пор еще не изобрели, я полагаю?
Калдер выдержал ее обвиняющий взгляд.
— Я не звонил, — сказал он, — потому что был зол, зол, как никогда в жизни. Я хотел дать себе время немного остыть, к тому же решил не пользоваться телефоном. Мне казалось, что будет гораздо лучше, если я просто приду и увижу тебя. Когда...
Алессандра даже не замечала, что смысл его слов не доходит до ее сознания, все ее внимание тут же переключилось на Бабет.
— И как ты добрался в Штаты? — потребовала она отчета; ее глаза наполнились слезами ревности, когда она представила его над Атлантикой в новом сверкающем самолете рядышком с очаровательным пилотом. — Со своей дорогой Бабет? — спросила она язвительно. — Могу поклясться, она на седьмом небе оттого, что мы расстались?
— Она вообще не знает об этом, — ответил Камерон спокойно.
— Тогда представляю, как она будет вертеться вокруг тебя, когда узнает!
— Перестань, Алессандра, — доброжелательно попросил он. — И сядь.
Ей действительно нужно сесть, иначе она просто упадет. Она двинулась к единственному дивану, глядя в потемневшее лицо мужа.
— Ты знаешь, чем она красит волосы? — сладко спросила она.
— Не имею понятия! — поддразнил он, затем, заметив что-то в ее глазах, добавил: — Дело в том, что она больше у меня не работает.
— В самом деле? — Алессандра продемонстрировала полное отсутствие интереса.
— Она опять в Штатах со своим бывшим женихом. Кажется, работа в Англии, со мной, была частью довольно сложной ловушки, чтобы убедить парня, что он без нее жить не может.
— Полагаю, это разбило твое сердце? — злобно вставила она. — Это просто доказывает, что даже ты можешь быть ослеплен сияющими голубыми глазками.
— Замолчи, Алессандра, — повторил Камерон, на этот раз менее доброжелательно. — Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о Бабет!
Алессандра вызывающе уставилась на него, плотно сжав губы.
— Ну? — спросил он грубо. — Как ты?
Она молчала, поскольку еще не решила, что отвечать.
— Были у тебя месячные? — настаивал он.
— Нет.
Камерон медленно вздохнул. Он уселся в кресло напротив, и она ничего не могла прочитать на его лице, потому что его пристальный взгляд был прикован к длинным загорелым пальцам, лежащим на коленях.
— Мне жаль, — сказал он в конце концов, мрачно посмотрев на нее.
Алессандра представляла себе различные варианты его реакции, когда она сообщит, что у нее будет ребенок. Она много раз мысленно проигрывала их. Но это был именно тот единственный сценарий, который она не могла вообразить: нерадостное выражение лица и тяжелый вздох, когда он узнал, что скоро станет отцом.
И прежний, непонятный страх, который она чувствовала с тех пор, как точно узнала о беременности, сразу полностью исчез. Новость, которую, как ей казалось, тяжелым бременем несла она одна, вдруг стала по-настоящему удивительной. Это был их ребенок, молча думала она, обнимая живот руками, как бы защищая свое неродившееся дитя. Камерон мог навсегда исчезнуть из ее жизни, но этого он никогда не сможет отнять у нее!
— Жаль? — разбушевалась она. — Жаль? Нужно ли это понимать, черт возьми, как твои извинения? Из-за тебя все случилось! Помнишь? Я подслушала...
— Да, — вставил он. — Ты меня подслушала, я говорил, что в нашей жизни должны произойти важные перемены, и ты пришла к выводу, что я говорил о ребенке.
