— И что? — Лиля с трудом скрывала любопытство.
— Все. Выставила меня окончательно и бесповоротно. К дочке, правда, пускает. Даже разрешает ей гостить у меня.
— У нее есть кто-нибудь?
— Насколько я знаю, нет. Она такая домоседка, никуда не ходит, ни с кем не встречается.
— А ты не хотел бы вернуться?
— Раньше хотел, сейчас нет.
Он прямо посмотрел ей в глаза. Лиля затаила дыхание. Вот он, момент истины.
— И что же такое произошло? — спросила она с наигранной небрежностью.
— Брось, Лиля. Не надо играть со мной. — В голосе его звучало нечто очень похожее на досаду. — Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь.
— Представь себе, не знаю. Я недогадлива.
— Я люблю тебя. Ты — лучшее, что появилось в моей жизни с момента рождения дочери. Я прошу тебя быть со мной.
Упоминание о дочери опять неприятно кольнуло Лилю. Надо же, и в такой момент не может забыть о ней. Она зябко повела плечами. Ничего, с этой проблемой она как-нибудь разберется. Арсен тем временем продолжал:
— Я не тороплю тебя с ответом. Подумай. А я так долго ждал, что подожду еще немного.
«А сам-то ты хорошо подумал? — мелькнуло в голове у Лили. — Я тебя, милый мой, ни капли не люблю и все равно бешусь при каждом напоминании о твоей бывшей семье. А тебе каково будет?»
— Ты не станешь ревновать меня к моему прошлому? — спросила она, вставляя в мундштук сигарету.
Арсен неловко защелкал зажигалкой. Огонек все никак не загорался. Откуда-то, чуть ли не из воздуха, возник официант и поднес ей свою. Лиля с наслаждением затянулась. Официант исчез.
— Что… что ты имеешь в виду?
К великому изумлению Лили, полные щеки его покраснели. Откровенно забавляясь, она протянула ему пустой бокал. И опять его опередил официант. Откуда он только берется, подумала Лиля. Вот уж действительно — сервис. Прямо-таки человек-невидимка.
Арсен молча ждал, пока янтарная жидкость не наполнит бокал. Его радовала эта минутная передышка.
— Почему ты об этом спросила?
— Но это же очевидно, — ответила Лиля, почти залпом опустошив бокал. — Вы с Вадимом такие друзья. Ты в курсе всех его дел, он — твоих.
На этот раз Арсен был проворен, долил ей шампанского сам и просигналил, чтобы принесли еще.
— Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне.
Лиля хихикнула. Шампанское ударило ей в голову. Сколько раз давала себе слово не курить, когда пьешь. Ну и ладно, так даже лучше.
— Разве он не рассказывал тебе, как мы с ним развлекались в постели?
— Мы никогда…
— Да брось ты! Вы, мужчины, такие сплетники, похлеще нас, женщин.
— Лилечка, ты напилась.
— Чушь! Вернее, совсем немножко. Я еще долго собираюсь сегодня пить. Шампанское здесь отличное. Значит, ты ничего обо мне не знаешь. А жаль! Я думала, что тебя не придется ничему учить.
«Что я здесь делаю? — подумала Лиля. — И чего он смотрит на меня своими глазищами, как побитая собака? Ах да, он же в меня влюблен? Надо встряхнуть его как следует, а то совсем скис».
Она скинула туфельку и скользнула босой ступней по его ноге.
— Давай закруглим эту обжираловку и поедем ко мне. Посмотрим, на что ты способен.
Арсен поймал под столом ее ногу, на секунду задержал в ладонях и отпустил.
— Зачем ты так? Я же серьезно.
— Ах, серьезно! Извини, я забыла, что вы оба серьезные люди. И Вадим Петрович тоже вполне серьезно отпасовал тебе ненужную любовницу. Вот это стиль! Только странно, что без необходимых комментариев.
Она уже не помнила, что сама позвонила ему и назначила эту встречу, и совершенно искренне чувствовала себя оскорбленной. Она сумеет постоять за себя, она им обоим еще покажет, она…
— Лиля, — сказал он тихо, — я прошу тебя стать моей женой.
Ну и жарища сегодня, подумал Сидоркин, борясь с желанием расстегнуть верхнюю пуговицу форменной рубашки. Так и парит. Воздух был тяжелый, душный, весь пронизанный электричеством. Не иначе как гроза идет. Скорее бы.
Сидоркин поморщился и закрутил головой, силясь прогнать свинцовую тяжесть, разливающуюся по затылку. Воротничок сильнее врезался в шею. Эх, расстегнуть «бы пуговицу и вдохнуть полной грудью, да нельзя. К форме Сидоркин относился уважительно и никаких поблажек ни себе, ни другим не позволял.
Он подрулил к зданию больницы, припарковал машину и вышел. На раскаленном солнцем больничном дворе было еще жарче. Все в природе будто замерло, даже птицы прекратили свою возню. В тенечке под кустом неподвижно лежал лохматый пес неопределенной породы, бессильно свесив розовую тряпочку языка. Только по его мерно вздымавшемуся всклокоченному боку и можно было понять, что он еще жив.
«Да, брат, — подумал Сидоркин. — Тебе сейчас лучше, чем мне». Он запер машину и не торопясь поднялся по чистой, но здорово обшарпанной лестнице на второй этаж, в кардиологическое отделение.
В коридоре было пусто. Где-то в отдалении мерно бормотал телевизор. У стены за столом сидела молоденькая сестричка в туго перепоясанном белом халате и что-то писала. На ее пышных русых волосах ловко сидела крахмальная шапочка, придававшая ее юному личику задорный, совсем не больничный вид.
Заслышав шаги Сидоркина, она подняла глаза, и лицо ее осветилось приветливой улыбкой.
— Дядя Федя! Вот так сюрприз!
— Привет, Иришка. Как отец? Не скучает на пенсии?
— Да что вы! Балдеет! Целый день в грядках копается, прямо как крот. Помолодел лет на десять.
Сидоркин усмехнулся в усы.
— А что вы к нам не заходите? Работа заела?
— Вот-вот, именно заела. Я ведь сюда по делу.
— Да ну? А я-то думала, на меня посмотреть пришли.
— Чего ж не посмотреть? — в тон ей ответил Сидоркин. — Очень даже приятно посмотреть. Ты все хорошеешь. Совсем уже невеста.
Девушка смущенно заулыбалась и покраснела. Это у нее вышло очень мило.
— Скажете тоже, дядя Федор. Мне замуж нельзя. В институт на будущий год поступать буду. В медицинский.
— Ого! Сама надумала?
— Сама.
— Надо же! — Сидоркин уважительно крякнул, отчего усы его встопорщились, как у моржа.
— А какое у вас дело?
— С пациентом твоим потолковать надо.
— Это с каким?
— С Поповым Петром Алексеевичем.
— У-у-у, — огорченно протянула Ира. — А с ним-то как раз и нельзя. Доктор строго-настрого запретил к нему пускать.
— Что так? — насторожился Сидоркин. — Очень плох?
