Снег падал прямо на сиденье лимузина Карамацца.
— Мне и так неплохо, — ответила Ребекка.
— Не могу сказать того же о себе. — Карамацца нахмурился. — Послушайте, у меня очень ценная информация. Я решил лично передать ее вам.
Понимаете, лично! Настолько это важно. Но я не собираюсь говорить на улице.
Джек решительно подтолкнул Ребекку:
— Полезай внутрь.
Не скрывая неодобрения, она подчинилась требованию Джека. Он последовал за ней, и они оказались на откидных сиденьях, лицом к Карамацца. Их разделял встроенный бар и телевизор. На переднем сиденье помощник Карамацца Руди нажал на кнопку, и за спиной водителя поднялась перегородка из толстого стекла.
Карамацца положил себе на колени атташе-кейс, но не торопился открывать его, а разглядывал Джека и Ребекку.
Старик был похож на ящерицу: прикрытые тяжелыми, набухшими веками глаза, почти полностью лысая голова, морщинистое лицо. Картину довершал, подчеркивая сходство, широкий узкогубый рот.
Движениями он также походил на ящерицу: заметная неподвижность вдруг сменялась всплесками активности и быстрыми поворотами головы. Джек поймал себя на мысли, что не удивился бы, увидев за узкими губами длинный раздвоенный язычок.
Карамацца повернул голову в сторону Ребекки.
— Вы можете не опасаться, здесь вам ничто не грозит.
— Опасаться? Но я вас не боюсь.
— Ну, когда вы так неохотно садились в машину, я было подумал...
Ребекка ответила ледяным тоном:
— Страх тут ни при чем. Я опасалась, что в химчистке не смогут вывести эту вонь, если ею пропитается моя одежда.
Маленькие жесткие глазки Карамацца еще сузились. Джек внутренне застонал.
Старик сказал:
— Я не понимаю, почему мы не можем вести себя цивилизованно? Особенно сейчас, когда наше сотрудничество в обоюдных интересах.
Казалось, говорил не глава мафии, а банкир.
— Да? Вы действительно этого не понимаете? Тогда разрешите вам все объяснить.
Джек решил вмешаться:
— Ребекка, послушай...
Но остановить ее не успел.
— Вы — вор, убийца, торговец наркотиками и подонок. Такого объяснения достаточно?
— Ребекка!
— Не беспокойся, Джек, я никого не оскорбила. Свинью ведь не оскорбишь тем, что назовешь ее свиньей.
— Ребекка, не забывай, что он потерял сегодня племянника и родного брата.
— Которые тоже были убийцами, торговцами наркотиками и подонками.
Карамацца, пораженный ее напором, не мог раскрыть рта.
А Ребекка продолжала наносить удары:
— Похоже, вы не особенно убиваетесь по своему брату? Что ты думаешь по этому поводу, Джек?
И тут Карамацца без какой-либо злости или хотя бы недовольства в голосе произнес:
— Сицилийцы не плачут в таких ситуациях.
В устах старого, умудренного опытом человека столь тривиальная фраза прозвучала глуповато. Карамацца продолжал своим спокойным голосом банкира:
— Но мы, сицилийцы, не лишены сантиментов. Мы мстим за смерть близких людей.
Ребекка рассматривала его с явным презрением.
Морщинистые руки старика неподвижно лежали на кейсе. Старик перевел свои змеиные глаза на Джека.
— Лейтенант Доусон, в этом деле я предпочел бы иметь дело с вами. Судя по всему, вы не разделяете... предрассудков своего партнера?
Джек покачал головой:
— Вы ошибаетесь, я абсолютно согласен со всем, что она сказала. Просто я не стал бы говорить такое в лицо.
Он взглянул на Ребекку. Она улыбнулась ему, благодарная за поддержку.
Глядя на нее, но обращаясь к Карамацца, Джек сказал:
— Иногда агрессивность моего партнера и давление на собеседника явно превышают допустимые пределы и вредят делу. К сожалению, лейтенант Чандлер не может или не хочет этого понять.
Улыбка быстро исчезла с лица Ребекки.
Карамацца с явным сарказмом заметил:
— С кем я сейчас говорю? С парой святош или аскетов? Как будто вы никогда не получали взяток, хотя бы в те времена, когда были обыкновенными фараонами, топтавшими улицы и зарабатывавшими с грехом пополам на квартплату?
Джек, глядя в настороженные, жесткие глаза старика, ответил:
— Да. Именно так. Я никогда в своей жизни не брал взяток.
— Даже как знак внимания?..
— Нет.
— ...например, за благосклонность к преступнику, которого совсем не тянуло за решетку?
— Нет.
— Или за порцию кокаина, немного травки от торговца, которому надо было, чтобы вы смотрели в другую сторону?
— Нет.
— А бутылка виски или двадцать долларов на Рождество?
— Нет.
Карамацца внимательно разглядывал их минуту-другую. Облако снега вокруг машины скрывало очертания города. Наконец он сказал как бы сам себе:
— Значит, мне довелось беседовать с двумя ненормальными.
Он произнес это слово с полным презрением, настолько возмущала его сама мысль о том, что где-то в мире могут быть честные чиновники.
— Вы ошибаетесь, в нас нет ничего ненормального. Не все полицейские охвачены заразой коррупции и взяточничества. Я сказал бы даже, что большинство этим не страдают.
— Нет, этим страдает абсолютное большинство, — парировал Карамацца.
Джек был настойчив:
— Не правда. У нас есть, конечно, черные овцы, но их совсем мало. Я горжусь людьми, с которыми работаю.
Карамацца не отступал:
— Нет, большинство берут на лапу, в разной степени, но берут.
— Это не правда.
Ребекка сказала:
— Нет смысла спорить с ним, Джек. Ему удобно верить в то, что всех нас можно купить. Надо же оправдать то, что он творит сам.
Старик тяжело вздохнул, открыл кейс, лежавший у него на коленях, достал внушительный конверт и протянул его Джеку.
— Это должно вам помочь.
Джек взял конверт, сохраняя безразличие.
— Что здесь?
— Успокойтесь, не деньги, это все, что мы смогли узнать об этом человеке, Баба Лавелле. Адрес его последнего местожительства, ресторан, где он бывал до начала войны с нами и до своего исчезновения, имена и адреса всех торговцев, которые толкали его товар в течение последних двух месяцев, хотя многих из них вы уже не сможете допросить.
Ребекка, как всегда, выстрелила "в яблочко":
