На просьбу Роберта Кетта разрешить повстанцам пройти через город мэр Нориджа Кодд и олдермены ответили отказом. Решив не брать город штурмом, повстанцы отправились на Маусхолдский холм в обход городских стен, через Дрейтон-Вуд. В результате на месте будущего лагеря они оказались двенадцатого июля. Когда мятежники находились в пути, сэр Роджер Вудхаус, крупный местный землевладелец, предпринял попытку уговорить их разойтись, предлагая гостеприимство в собственном поместье (традиционный способ умиротворить бунтовщиков). Однако добился он лишь того, что повстанцы раздели его донага (унижение, весьма распространенное в ту пору, ибо богатая одежда символизировала джентльменский статус) и бросили в канаву. Если бы не вмешательство слуг Вудхауса, он неминуемо был бы убит[102]. Это единственный случай, когда мятежники готовы были посягнуть на жизнь джентльмена; как правило, они брали своих врагов в плен и подвергали различным унижениям.
Кем были повстанцы?
Согласно Невиллу, на момент основания лагеря повстанцев было около 2600 человек[103]. Жители Северного и Центрального Норфолка примыкали к ним на протяжении всего пути из Ваймондхема и продолжали подтягиваться на Маусхолдский холм. Данные относительно того, сколько обитателей насчитывалось в лагере, когда работы по его благоустройству были закончены, весьма противоречивы: цифры колеблются от 6000 до 12 000. Численность жителей лагеря, разумеется, изменялась. Скорее всего, в июне она неуклонно росла, а в августе, когда лагерь, прежде бывший частью целой сети, оказался в изоляции, вероятно, пошла на убыль. Можно предположить, что некоторые повстанцы покинули Маусхолдский холм, устрашенные слухами о мощной армии, отправленной правительством для подавления мятежа. Очень важно сознавать, что лагерь был не статичной, а, напротив, весьма динамичной организацией. В августе, когда наименее решительно настроенные бунтовщики отправились по домам, место их заняли обитатели уничтоженных лагерей, готовые сражаться до конца. Таким образом, Маусхолд, потеряв в численности, проникся более радикальными настроениями.
Авторы «Исторического атласа Норфолка» утверждают, что население графства в 1520-е годы составляло 112 000 человек, а плотность его была одной из самых высоких в Англии[104]. Учитывая скорость прироста населения в XVI веке, можно предположить, что к 1549 году в Норфолке проживало 136 000 человек[105].
Напомню, что Норфолк в административных целях был поделен на сотни. Районы, из которых стекались в лагерь повстанцы, включали в себя от 25 до 33 сотен плюс одну сотню из Саффолка. Прочие жители устремлялись в лагеря на юге Норфолка. Таким образом, количество населения в районах, пополнявших ряды повстанцев, составляло приблизительно 100 000 человек. Численность мужского населения была около 36 000, включая пожилых и немощных, а также тех, кто не мог или не хотел оставить свою ферму или ремесленное производство. Исходя из этих цифр, можно предположить, что в лагере на Маусхолдском холме проживало от 8000 до 9000 человек.
При этом не следует забывать, что у восставших было немало сторонников среди бедных жителей Нориджа – возможно, около 4000 сочувствующих. Эти люди постоянно курсировали между лагерем и городом и, несомненно, принимали участие во всех вооруженных столкновениях.
Находились ли в лагере женщины? Конечно, воевать с оружием в руках считалось не женским делом, хотя в эпоху Тюдоров представительницы слабого пола нередко принимали участие в мятежах и бунтах. Как бы то ни было, мы располагаем двумя свидетельствами того, что в лагере проживало несколько женщин. В очерке Невилла упоминается, что накануне битвы при Дассиндейле на грудь жены Кетта упала гадюка, свалившаяся с гнилого дерева[106]. Весьма важное свидетельство, до сей поры обойденное вниманием исследователей, приводится в истории восстания, написанной в XIX веке Ф. В. Расселлом. Там цитируется документ, согласно которому в августе, после неудачной попытки повстанцев захватить Грейт-Ярмут, нориджским констеблям было приказано узнать имена городских жителей, переселившихся в лагерь, а также выяснить, «сколько жен мятежников последовало за своими мужьями в лагерь, а сколько осталось дома»[107]. На страницах романа «Мертвая земля» я изобразил лишь нескольких женщин, живущих в лагере. Полагаю, что в большинстве своем супруги повстанцев оставались дома, так как им нужно было приглядывать за детьми и хозяйством.
Что касается классовой принадлежности и рода занятий жителей лагеря, то внести ясность в этот вопрос нам помогают научные труды Обри Гринвуда и Джейн Виттл. Впрочем, оба автора признают, что располагают весьма ограниченной информацией, ибо документальные свидетельства сохранили имена и род занятий лишь самых выдающихся повстанцев[108]. Например, известно, что из 121 командира 3 были йоменами, 20 – фермерами, 33 – бедными крестьянами и не менее 42 – ремесленниками. Среди последних были и мясники, традиционно отличавшиеся зажиточностью, и бедные сельские сапожники, и крысоловы, в значительной степени зависящие от деревенской общины[109]. Виттл подробно изучила арендные договоры, которые позволяют судить о том, сколько среди повстанцев было арендаторов; впрочем, как она справедливо замечает, в подобных бумагах не упоминаются имена самых бедных[110].
На основании изученных документов Виттл также приходит к определенным выводам относительно возраста повстанцев: 11 процентов – это люди старше 50 лет, 54 процента – между 40 и 50 годами и 35 процентов – от 25 до 40 лет[111]. Согласно мнению исследовательницы, хотя импульс к восстанию дали беднейшие слои населения, однако руководство дальнейшими действиями взяли на себя состоятельные фермеры. При этом некоторые из них, подобно Роберту Кетту, имели основания для того, чтобы вступить с бедняками в конфликт, так как захватили часть общинных земель. Впрочем, по сравнению с теми огромными участками, которые отгородили сельские дворяне, это было сущим пустяком; как бедные, так и состоятельные крестьяне в равной степени ощущали себя жертвами произвола крупных землевладельцев и беззаконий, творимых продажными чиновниками[112].
