согреться.
О чем же мечтать, если вольный, как ветер, поэт
Все душевные силы вынужден тратить на то,
чтобы добыть пропитанье...
Обо всем говорю открыто,
ничего не скрываю,
Но уже увядают травы,
свою пышность былую теряя.
И нету теплого платья
от стужи меня защитить,
Боюсь умереть внезапно,
не дождавшись прихода весны...
Спокойны и безмятежны
долгие осенние ночи,
А душа переполнена скорбью,
и рождаются грустные думы.
Осень весну сменила,
потускнело,
состарившись, солнце, —
И от этого так тяжело,
что невольно жалеешь себя.
Четыре сезона один за другим промелькнули,
год приведя к завершенью,
Темному-Инь и Светлому-Ян
вместе цвести не дано...
Яркое солнце склонилось к закату,
готовясь вот-вот исчезнуть,
Лунный диск, становясь все тоньше,
превратился в ущербный месяц.
Незаметно-негаданно год подошел к концу,
Неотвратимая близится старость,
приводя в смятение чувства.
Некогда я ликовал, радуясь летнему солнцу,
А теперь тоскою объят, словно лишился крыльев.
Все внутри разрывается от этих горестных мыслей,
И не в силах рыданья сдержать,
испускаю за вздохом вздох...
Год бесконечным казался,
пока было ярким солнце,
Старость далекой казалась,
пока было сильным тело.
О своих делах не заботился,
о грядущем не думал,
А теперь, хромая, бреду,
ноги двигая еле-еле...
Как же смогли плывущие по небу тучи
настолько разбухнуть,
Что, налетев, заслонили собою луну?
Веря в сияние лунного диска,
мечтаю увидеть его,
Но луна пребывает во мраке, недоступна для глаз.
Мечтаю Ваше сиянье узреть, государь,
Но тучи густой пеленою сокрыли и Вас.
О, как обидно, что не мог рассчитать свои силы
и, желая Вам верность хранить,
Вместо того увязнул в грязи,
весь перепачкавшись ею...
Кто себя ставит вровень с Шунем и Яо,
Должен быть зорок во тьме,
взглядом достичь до небес,
Как же так получилось, что клеветник и завистник,
стоя на узенькой тропке,
Беспощадно меня наделяют мерзкими кличками?!
Там, где ярко сияли светила, —
Теперь мрак, и легко оступиться.
И зачем рассуждать о делех в государстве,
Раз уж все в неисправности и беспорядке?..
Если стебель кувшинки сорвав,
опояшешься им,
То он вскоре увянет
и не сможет
поясом дольше служить.
Если стремишься превозносить
прекрасных душою людей
и добиться военных успехов,
Поддержку ищи у самых достойных мужей
твоего окруженья.
А ныне с презреньем отвергли
прекрасных душою людей,
Возлюбив, обласкали ничтожных людишек.
Толпы их уверенным шагом идут,
с каждым днем продвигаясь вперед,
А те, кто прекрасен и чист,
все дальше назад отступают.
Земледельцы, пахать перестав,
предаются безделью,
И боюсь, что поля зарастут скоро сорной травою.
Все дела, что вершат в государстве,
подчиняются корыстным планам,
Страшно даже подумать о тех разрушениях,
кои грядут!
В наши дни лишь способны петь с чужих голосов,
да пускать пыль в глаза,
Что же толку ругать иль хвалить
чванливую глупость!..
Сегодня берусь исправлять зеркала,
Чтобы завтра готовиться
бегством спасать свою жизнь.
Так пускай эти речи падучие звезды услышат!
Но и они, на мгновение вспыхнув,
снова канут во мрак.
Все плотнее и гуще покров
плывущих по небу туч,
А внизу — беспросветная тьма,
куда не пробиться лучу...
Императоры Яо и Шунь
оба имели на кого опереться,
А потому не тревожась могли
в праздности дни проводить.
В те времена в Поднебесной
поистине горя не знали,
И сердца разве полнились скорбью?
Дивный скакун свободно и вольно
вез свою колесницу,
Чтобы им управлять, разве брали ременные вожжи?
Городские ворота и впрямь
не нуждались в охране,
Да и к чему возводить было крепкие стены?
Теперь же феникс устало крыльями машет,
не ведая, где отдохнуть,
Те, кто талантлив, познали нужду
и душевные муки.
Чтобы путь свой пройти меж Землею и Небом
Отныне не надо ни заслуг, ни стремленья служит!..
Я мечтаю сокрыться от мира,
дабы это не видеть,
Но как же тогда свое имя
в веках в Поднебесной прославлю?!
Оттого-то скитаюсь в бескрайних просторах,
и ни в ком не встречаю поддержки,
И не ведая, что же теперь предпринять,
с каждым днем
все сильнее скорблю.
Уношусь в беспредельные дали
и не вижу дороге конца, —
Где же мне суждено обрести
и покой, и приют?
В государстве есть дивный скакун,
да не знают, как его оседлать
Так куда мне податься,
убежище где мне найти?
Некогда древний Нин Ци, сойдя с колесницы,
строки слагал,
И правитель Хуань, услышав о том,
приблизил его.
Коль разучились искусству Бо Лэ
распознавать скакунов,
Как же выделить тех, кто и вправду достоин хвалы?
Размышляю об этом,
и катятся слезы из глаз,
Эти горькие думы — вот и все,
что сумел я достичь.
Так предам же забвенью мечты верным быть,
И завидовать стану расставшимся с миром,
от него оградившим себя.
Пусть же тело мое одряхлеет настолько,
что с ним разлучусь,
Обретая способность к полету среди облаков.
Оседлав Инь и Ян в бесконечной их смене,
Помчусь за бесчисленным множеством духов.
Правя царственным блеском сияющей радуги,
Следовать буду мимо сонма богов.
Справа — пышная роскошь Пурпурной птицы,
А слева — изгибы колец Бирюзового змея.
Грозный гром, грохоча, настигает раскатом,
И, сияньем слепя, Повелитель дождей обгоняет.
Впереди — призывно звеня, летят колесницы,
И сзади — колесниц за рядами ряды.
Змееподобны извивы знамен, тучи пронзивших,
Свободен полет конной свиты, меня окружившей...
Но нет! Не могу изменить свои
