общества, историю усовершенствования методов исторического исследования, историю борьбы различных течений в области истолкования общественных явлений, отражающей борьбу классов, историю раскрытия законов исторического развития, историю победы марксистско-ленинской исторической науки над буржуазной псевдонаукой»22.
JI. А. Сидорова, исследовавшая историографическую ситуацию в стране, констатировала: «Руководящим принципом исторического исследования был назван "принцип коммунистической партийности" (Выделено JI, А. Сидоровой.— Лет.)». «Он,— продолжает исследовательница, цитируя "Очерки...",— противопоставлялся лицемерным утверждениям буржуазных ученых о "беспристрастии" и "объективности" науки». Марксистско-ленинская историография видела в истории исторической науки одно из отражений классовой борьбы в области общественных наук. «Советская историография подходит к своему предмету не объективистски, не с точки зрения констатации тех или иных историографических явлений, а с точки зрения воинствующей и единственно объективной коммунистической партийности»23.
Следовать указаниям партийных органов в изложении новейшей истории СССР, руководствоваться «идеологической дисциплиной» было удобно и академически выгодно. Не намерен перечислять огромное число авторов индивидуальных и коллективных работ, после прочтения которых только и оставалось задуматься: все интересно, наукообразно, есть ссылки на литературу и источники, есть таблицы. Но о какой стране написано? Я в этой стране не жил.
Такое положение «околознания» не могло не вызывать недовольство у профессиональных историков. В 50-х — начале 60-х гг. существовала надежда, что добрую волю проявит ЦК КПСС, и историки, обращаясь туда, надеялись, что «в духе XX съезда» будут открыты архивы24. Итог известен. 13 ноября 1962 г. Секретариат ЦК КПСС закрыл публикаторский журнал «Исторический архив» (закрывали с 1961 г.)25.
После отставки Хрущева была предпринята отчаянная попытка — апеллировать к общественности. Историки С. И. Якубовская и В. П. Данилов направили в редакцию либерального «Нового мира» статью под характерным названием: «О фигуре умолчания в исторической науке». А. Т. Твардовский считал, что это «очень важное и нужное высказывание. Я за напечатание...»26 Статью не напечатали. Ее остановила цензура.
Председатель комитета по делам печати Н. Михайлов писал в ЦК: «Ознакомление с содержанием этой статьи показывает, что ее авторы правильно отмечают некоторые недостатки в освещении истории советского общества и КПСС в годы культа личности. Вместе с тем они утверждают, что как в прошлом, так и в настоящем существуют "внешние причины, тормозящие изучение исторической действительности. Одна из самых серьезных среди них — это пресловутая фигура умолчания"... В качестве примера, когда замалчиваются имена некоторых видных революционеров, в статье названы Троцкий и Зиновьев... Все это, по утверждению авторов статей, обедняет историю гражданской войны, имеет "разрушительные последствия для изучения работы партийных съездов и съездов Советов", приводит к "сухому изложению резолюций", к схематическому показу борьбы мнений».
Подробно анализируя, едва ли не пересказывая рукопись статьи, Н. Михайлов отмечает, что «В. П. Данилов и С. И. Якубовская пытаются подвести своеобразную политическую базу под "теорию фигуры умолчания" в науке, литературе и искусстве. Они считают, что в идеологической работе партии будто бы длительное время господствует концепция "двух правд", которая и лежит в основе "теории умолчания"... Делая различные оговорки о том, что "фигура умолчания" была свойственна недавнему прошлому, В. Данилов и С. Якубовская тут же утверждают, что такое положение во многом сохраняется и сейчас.
В заключительной части статьи авторы пытаются доказать, что состояние советской исторической науки не отвечает требованиям времени, мешает воспитанию "молодых поколений, всего населения" в духе правдивости, доверия и уважения к истории партии и советского общества»27
«Фигура умолчания» В. П. Данилова и С. И. Якубовской,— пожалуй, самое точное, содержательное определение советской историографии истории СССР, сохранявшее свои признаки до последних дней существования КПСС. Например, директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г. Смирнов, сообщая своему партийному начальству о том, что в подведомственном ему учреждении имеется большое число неопубликованных работ Ленина, в декабре 1990 г. напоминал:
«Что касается документов, относящихся к конкретной политической деятельности В. И. Ленина как руководителя государства, то среди них имеются такие, публикация которых вызвала бы весьма неоднозначную реакцию в современной общественно-политической ситуации. ...Так, имеются документы, содержание которых может быть истолковано как поощрение насильственных действий против суверенных государств — Индии, Кореи, Афганистана, Англии, Персии, Турции, Греции и др. ...
Ленинские пометки имеются на поступавших в его адрес материалах, представлявших Красную Армию в неблаговидном свете (например, участие подразделений Первой конной армии в еврейских погромах и т. п.). В ряде документов речь идет об использовании государственными органами межнациональных противоречий (в Закавказье; о попытках "советизации" Литвы, Венгрии, Чехии, Румынии; о борьбе с сепаратизмом путем расстрелов в Карелии и т. п.)».
После чего, в полном соответствии с упомянутой «фигурой умолчания», заключил: «Документы подобного рода публиковать в настоящее время представляется нецелесообразным».
Таким образом, «фигура умолчания» пережила гласность.
Выход из этого историографического тупика был возможен не путем замазывания каких-то «белых пятен»28, не очередным «историческим докладом» на октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС или тезисами ЦК КПСС к XIX Всесоюзной конференции КПСС29, не призывами вернуться к «непреходящим требованиям историзма, сформулированным Лениным»30, не историко-публицистическими статьями и сборниками31, не новыми историческими мифами'2, а путем основательного, фундаментального изучения документов.
К концу века стал очевидным провал попыток «обуздать» исторический процесс и направить его по неисторическим, заранее написанным планам «мировой революции», «строительства коммунизма в отдельно взятой стране», как и рассуждений о возвращении к «истокам ленинизма», «очищении от деформаций», «новом мышлении» и т. д.
90-е годы, в особенности их вторая половина, стали временем на удивление эффективного и быстрого преодоления глубокого историографического кризиса. Происходит освобождение исторической науки от несвойственной ей функции «идеологического оправдания и объяснения», а также от неисторической по сути «фигуры умолчания» в историографии. Появился целый ряд важных монографических публикаций документов и исторических исследований33, лишенных идеологических пут и основанных на качественно новой источниковой основе.
Полагаю возможным утверждать, что «разрыв в историографии» новейшей истории нашей страны, сложившийся в первые десятилетия XX в., к концу века начал преодолеваться.
Об источниках
Архивам в послевоенном СССР отводилась роль «ящика Пандоры», необходимого, но опасного института государства. Начальник Главного архивного управления МВД СССР34 генерал-майор В. Стыров в секретном циркуляре «О порядке опубликования в открытой печати сведений о структуре, деятельности, составе и содержании государственных архивов» 21 июня 1952 г. осудил факты появления в печати сведений «...о численности документальных материалов архивов, о структуре государственных архивов. ...Имеются случаи, когда архивные органы поручают написание статей о государственных архивах лицам, не являющимся работниками архивных органов, вследствие чего эти лица вводятся в курс внутренних
