1
И утро чудесно, и солнце светит. Городовой Халтурин оглядел вверенный пост. Рано еще, только час как заступил. Обыватель местный, по обычаю, еще носом в подушку сопит. Извозчики зевают на козлах под ленивый храп лошаденок. Проспект пустой, пробежит на рынок кухарка или мастеровой прошлепает, дремля на ходу. Тишь да благодать. Мирная картина, отдыхай и радуйся. Худо, что пристав на него взъелся. Сам явился на развод постов дневного дежурства и устроил суровый выговор каждому. Всем досталось. Но особо – Халтурину. Левицкий требовал смотреть в оба, глаз не спускать, а любую подозрительную личность, что у театра крутится, сразу за шкирку и в участок. Там разберутся, что за птица. Такие указания не Халтурину отдавать, который столько лет на службе, а новичку, что вчера пришил на плечи шнурки городового.
Разнос Халтурин выслушал стойко, не такое в полиции бывает. Причину знал. В участке уже было известно, что случилось в «Аквариуме». Турчанович под большим секретом рассказал, как нашли сушеную ведьму на тросе и как ужасный Лебедев тело осматривал, а наглый Ванзаров приставом помыкал и даже заставил провести опознание на сцене. Мало того, дело на участок спихнул, а сам уехал в отпуск. Дело гиблое, раскрыть нельзя, только под сукно положить и забыть. Конечно, от таких событий у господина подполковника явилось желание малость взгреть подчиненных. Чтобы не забывали, кто в участке хозяин. Душевный настрой пристава Халтурин понимал. Но не одобрял. Неправильно это, злость срывать на ком попало.
Халтурин нарочно встал напротив сада и театра, чего раньше никогда не делал. С пристава станется обход затеять, вот пусть отметит, как его приказание строго выполняется. Городовой на посту, неприятности проходят мимо. Его фигура с шашкой и револьвером должна отпугнуть кого угодно, Халтурин был совершенно в этом уверен. Он подставлял лицо последнему летнему солнышку, приятно жмурился и не сильно примечал, что происходит у него под носом. А было за чем наблюдать.
Пролетка, которая вот уже должна была встать около «Аквариума», проехала дальше. Пассажир вздрогнул и приказал извозчику отвезти подальше. Затем другая пролетка точно так же изменила место остановки. Обоих пассажиров вспугнул городовой. Он же ничего не заметил. А господа сошли недалеко, там, где Халтурин не мог их увидеть. Пошептавшись и подтвердив намерения, они стали пробираться к саду. Для этого пришлось почти прижиматься к зданию театра, тихонько обходя его угол и следя за спиной городового. Маневр удался. Оба господина добрались до первых кустов и шмыгнули под зеленую сень. На шорох Халтурин обернулся, но решил, что померещилось.
Одолев декоративную ограду так, что и брюк не порвали, господа проникли в глубину сада. Их встретили клумбы, цветочные гирлянды и фонарики. Кроме них, не было ни одной живой души. Сад еще закрыт. Для взгляда городового они были недоступны. Ничто не могло им помешать.
Несмотря на тепло, один из них заметно дрожал. Как будто его пробрал озноб. Другой был не лучше, он сказал, еле справляясь с языком:
– Пора начинать.
– Извольте, я к вашим услугам…
Из карманов пиджаков, отглаженных и начищенных, они достали новенькие револьверы, еще пахнущие смазкой. Надо сказать, что оба господина были одеты в идеально накрахмаленные сорочки и строгие галстуки. На ногах блестели начищенные штиблеты. Ранним утром они были одеты так, словно собирались на вечерний прием.
Первый никак не мог открыть барабан, дергал, толкал и нанес себе кровавую царапину, пока ему не указали на рычажок, который просто откидывал обойму.
– Сколько патронов заряжать?
– Давайте для надежности полный…
Патроны выскальзывали и падали в траву. Кое-как, зажимая коленями ствол, они зарядили револьверы. Одному из соперников, более знакомому с оружием, пришлось показать другому, как поставить барабан на место.
– Со скольких шагов?
Вопрос был непростым, учитывая умение каждого стрелять.
– Предлагаю с шести… Нет, с семи…
– Может, с восьми?
– Принимается… Расходимся…
Отмерить шаги оказалось не так просто – мешала клумба. Топтать цветочки непристойно. Чтобы не мелочиться, клумбу решено было оставить между собой, добавив с каждой стороны по три шага. Позиции были заняты.
– Что теперь? – спросил тот, что дрожал сильнее.
– Поднимайте оружие, цельтесь…
Рука с револьвером хоть и заняла горизонтальное положение, но скорее напоминала руку художника, рисующего дулом. Впрочем, у другого дела обстояли не лучше. Его револьвер выписывал сложные кренделя.
– Что там полагается? Не помните?
– Назвать себя и сделать попытку примирения, – последовал ответ под стук зубов.
Трясущийся стрелок справа от клумбы собрал волю в кулак.
– Я, Грохольский, – сдавленно крикнул он, – готов примириться при одном условии: вы немедленно должны признать божественную Отеро самой великой актрисой в мире!
Дуэлянт по другую сторону цветочков вынужден был принять гордый вид.
– Никогда этого не будет, – сипло произнес он. – Это заявляю вам я, Тишинский! Запомните: самая красивая женщина в мире и самая великая певица – Кавальери!
– Нашу дуэль мы сохраним в тайне!
– Принимаю! В тайне! Выживший закроет глаза убитому и покинет поле брани, пока не явилась полиция…
– Ну, раз так, то давайте уже стреляться, – примирительно сказал Грохольский.
– Не возражаю… На счет «три»…
– А что делать на этот счет?
– Жмите на курок, – печально сказал Тишинский, которому совсем расхотелось умирать в такой день. – Итак… Начинаем… Раз… Два… Три…
Новый курок револьвера никак не хотел поддаться. Палец давил, но без всякого толку. Пришлось призвать на помощь другую руку и приложить двойное усилие.
Халтурин сначала не разобрал, что за хлопок долетел из-за кустов сада. Но, когда хлопок повторился, с ужасом узнал звук выстрела. Дальше он действовал по выучке. Сначала дал тревожный свисток, призывая помощь с других постов, и со всех ног бросился в проклятый сад.
2
Пристав не знал, куда себя деть. Тоска снедала его армейскую душу. Накричав поутру на подчиненных, включая Турчановича и двух ни в чем не виновных чиновников, Левицкий пар не выпустил, а только ощутил себя гаже некуда. Нет, с виду он был грозен, как гроза в конце августа, ничего не скажешь. Но внутри, под форменным кафтаном, билось обиженное сердце. Его приятель Александров, который столько лет лебезил и дарил контрамарки, повернулся другой стороной. Узнав, что дело перешло участку, он вместо радости и подтверждения куша махнул рукой, бросил: «Делайте что хотите» – и пошел на террасу в ресторан. Где на виду у пристава хлопнул подряд пару рюмок, ему не предложив. На радость это походило мало. Радуется хозяин «Аквариума» совсем по-другому.
