Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
— Да, да, я согласен, — прошептал Митридат, благоговея перед силой веры жреца.
— Тогда завтра на рассвете. — Адамант посмотрел на его указательный палец, украшенный перстнем с выгравированной на нем династической эмблемой Ахеменидов. — Но это украшение — символ твоей принадлежности к царскому роду — навсегда останется в храме.
— Да, — повторил царевич. — Оно останется в храме.
* * *
Всю ночь Митридат не смыкал глаз, ожидая появления Адаманта и посвящения в культ Диониса. Это действо рисовалось ему торжественным, как посвящение в воины. Но лишь первые лучи солнца позолотили горизонт, Адамант, накинувший поверх хитона серую козлиную шкуру, дернул мальчика за плечо:
— Пойдем.
Он повел его за собой, но не в подземный храм, как ожидал царевич, а к дубовой рощице. Между хрупкими деревцами мелькал пролив. Адамант тихо пел на древнегреческом: «Тот, кто не прошел посвящение и не исполнил ритуалы, не обретет бессмертие». Митридату были знакомы слова древнегреческого гимна, только последняя фраза звучала по-другому: «После смерти не обретет блаженства в темных жилищах иного мира». Адамант переделал ее на свой лад, потому что обещал Митридату бессмертие. Исполнит ли он свое обещание? Так ли всемогущ этот человек? Внезапно жрец остановился, словно подслушав мысли царевича, и, отвязав от широкого пояса кожаную флягу, подал ее Митридату и грозно приказал:
— Пей!
Казалось, его черные раскосые глаза метали молнии, налетевший откуда ни возьмись горячий ветер швырнул в лицо юноши горсть серой земли. Дрожащими руками царевич поднес флягу ко рту, сделал глоток и улыбнулся. Адамант угощал его вином, вкуснее которого царевичу не приходилось пить. Это был густой напиток, созданный из сортов лучшего винограда, со сладковатой терпкостью, и мальчик быстро осушил флягу. Вино показалось ему легким, малой крепости, и он удивился, когда ноги стали заплетаться, отказались подчиняться, а голова закружилась и по телу разлилась истома. Но это была приятная истома. Хотелось лечь на изумрудную траву и заснуть, погрузиться в приятные мысли.
— Да будет благословен Дионис, дарующий вино, исцеляющий печаль! — прошептал кто-то над ним и поцеловал царевича в губы.
— Кто ты? — прошептал Митридат — или это ему только показалось? Может быть, какая-нибудь лесная нимфа решила позабавиться с ним? Он попытался подняться, но не смог. Нежные руки (он чувствовал, что это руки женщины или девушки) уложили его обратно на траву и стали снимать одежду, нежно поглаживая гладкие мускулы мальчика. Даже находясь в полузабытьи, Митридат стонал от наслаждения. Он знал, как происходит соитие мужчины и женщины, слышал, какое блаженство испытывают оба, и сейчас кто-то умелый, опытный учил его, как достичь этого ни с чем не сравнимого блаженства.
«Неужели все происходит со мной? — мелькнула мысль. — Или это всего-навсего сон? Если сон, то я не хочу, чтобы он заканчивался». Достигнув вершины экстаза, он закричал, и женские руки погладили его вздыбившееся естество и накрыли одеждой.
— Ты испытал блаженство — значит, тебе будет обещано блаженное существование в этом мире. Ты только что вышел из лона матери-богини — и теперь ты сам бог, участник их вечного пиршества.
Митридат оставался в полузабытьи и не смог сам одеться — ему снова помогли. Теперь его вели по какой-то каменистой тропинке — он то и дело спотыкался, солнце пекло немилосердно, отражаясь в глазах красными кругами, и вдруг неожиданно мальчик оказался во влажной темноте. Он скорее догадался, чем увидел, что это пещерный храм Диониса. Вот и она, статуя божества, оскалилась на него, огромные глаза бога кажутся еще выпуклее. На жертвенном алтаре горит алый, как кровь, огонь, и коричнево-белый молодой бычок со связанными передними и задними ногами тихо мычит, словно уже покорившись печальной участи быть принесенным в жертву.
— Отдай его Дионису! — это уже Адамант, его грубый голос. Митридат готов подчиниться, хотя ему ужасно жаль бычка с человеческими глазами и тоской в них. Он оглядывается в поисках жертвенного ножа, но Адамант качает седой головой:
— Ты приобщаешься к культу великого бога. Напейся его крови.
Царевич понимает, что жрец имеет в виду кровь бычка, однако нож ему не дают и подталкивают к животному все ближе и ближе.
— Смелее! — слышен шелест за спиной. — Вгрызайся в его горло, пройди еще один ритуал.
Мальчик медлит. Отец учил его героизму, а это совсем не героизм — убить беззащитное животное, да еще таким способом. Его поступок не остается незамеченным, и морщинистая рука Адаманта снова подносит флягу к пересохшим губам царевича:
— Выпей!
Он покорно пьет, и им овладевает — нет, не истома и экстаз, а гнев, который он не в силах потушить, гнев всеохватывающий и разгорающийся, как пламя. Из горла Митридата вырывается львиный рык, и он бросается на несчастного бычка, перекусывает артерию на шее, пьет кровь и не может напиться, а потом, как гарпия, терзает куски мяса еще трепещущей жертвы.
— Так титаны рвали Диониса на части, но он возродился! — Жрец уже не говорит, он кричит, сам впадая в экстаз и произнося какие-то заклинания на непонятном языке.
Царевич бьет животное, рвет его плоть, и его самого бьют сзади чьи-то сильные руки, приговаривая, что это символ гонений на Диониса и избиения его последователей. Наконец Митридат изнемогает, падает на мокрый от крови пол храма, и сознание покидает его.
Сколько часов, дней проспал несчастный в тяжелом наркотическом сне — об этом он так и не узнал. Впрочем, для него это было неважно. Он возродился, как Дионис, приобщился к нему, вошел в ранг посвященных! Об этом сказал юноше Адамант, помогая подняться и подавая чашу с кристально чистой холодной водой.
— Ты все выдержал. Теперь ты будешь зваться Митридат Дионис. В твоем царстве тебе дадут прозвище Евпатор. Но это неважно. Именно покровительство Диониса сделает тебя неуязвимым для яда, снабдит даром ясновидения, даст уникальную память, благодаря которой ты выучишь все языки мира. Да что там языки мира! Тебе станет подвластен язык природы. Пойдем, Митридат. Я продолжаю твое обучение.
И он не обманул. Приближенные царевича заметили, что мальчик все схватывает на лету. Правда, у него всегда была хорошая память, но теперь она стала феноменальной, он запоминал все в мелочах и надолго. Языки, особенно древнегреческий, персидский и латынь, он освоил за месяц и приступил к другим, которые тоже дались ему легко. Кроме того, он узнал все растения, всех животных, их повадки, в совершенстве овладел верховой ездой и уже не мог без смеха вспоминать, как его сбросил необъезженный жеребец.
Тирибаз с беспокойством замечал, что Адамант стал для царевича близким человеком, которого его воспитанник беспрекословно слушался, и боялся, что настанет час, когда царевич откажется возвращаться на родину. Однако когда шесть с половиной лет пролетели как год, Адамант сам напомнил юноше, превратившемуся из красивого мальчика в стройного греческого бога — он мог позировать любому скульптору, возжелавшему вылепить олимпийского небожителя, — что его пребывание здесь закончилось, он овладел всем, чем может овладеть не только смертный, но и бессмертный, и потому должен отправляться на родину.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
