Книга Закваска - Робин Слоун

В Сан-Франциско мало зелени, улицы напоминают пустынные лунные пейзажи, а вот в Беркли зелень буйствует. По пути от вокзала в «Кафе Кандид» мне пришлось обходить гигантскую живую изгородь, которая разрослась и перекрыла тротуар. Газонов не было; вместо этого местные жители выставляли гигантские ящики для цветов, а также выращивали собственные лимонные рощи и заросли мясистых суккулентов, которые, казалось, светились изнутри.

На улицах было пусто, но я чувствовала, как на меня смотрят сквозь тонкие занавески. Один квартал за мной тенью кралась толстая белка.

В одном месте корни огромной ивы пробились сквозь асфальт, а ее листья погладили меня по волосам.

Я вытащила телефон, чтобы еще раз посмотреть адрес ресторана, но этого не понадобилось: «Кафе Кандид» было отмечено на карте, как правительственное здание или природный памятник.

Погрузившись в тихий торговый район, я увидела вершину холма — темный силуэт, который закат окрасил в розовый, — и крутой лесистый склон с домами, окна которых на солнце казались белыми.

Я нашла ресторан. Он был втиснут между компьютерным магазином и салоном мобильной связи, где продавали задешево телефоны неизвестного мне бренда. Оба магазина вписывались в окружающий пейзаж, а вот «Кафе Кандид» — не особенно. Но это, конечно, было обманчивое впечатление: «Кафе Кандид» стояло здесь уже несколько десятилетий, а вот содержимое витрин постоянно менялось.

Огромное темно-коричневое здание причудливой формы будто слегка заваливалось на соседние дома — их стены, очевидно, поддерживали его. Черепичная крыша резко кренилась вниз. Короткая труба выплевывала лохматые клубы дыма.

Это было типичное ведьмино логово.

Дом-ресторан стоял в глубине, окруженный приземистым кованым забором. Ворота были открыты. Мои каблуки громко процокали по крытому шифером двору. Дверь была массивная, из темного дерева, с кованой железной ручкой, подобранной к забору. На двери были вырезаны узоры, напоминающие лабиринт. Мне захотелось приложить палец и найти выход из него. Завитки лабиринта были гладкие и блестящие, так что, видимо, мне не первой пришла в голову эта мысль.

На двери не было вывески, и все же я не сомневалась: это «Кафе Кандид».

Я постучала — точнее, попыталась: звука почти не было, как если бы я постучала по матрасу. Я взялась за ручку, приоткрыла дверь и юркнула внутрь, пока щель не успела закрыться.

Внутри молодая женщина в льняном халате водила шваброй по сияющим доскам пола. В воздухе стоял густой пряный запах мыла.

— Прошу прощения, — сказал я. Она подняла глаза. — Я к Шарлотте Клингстоун. Я звонила сегодня утром.

Женщина кивнула и пригласила меня следовать за ней.

Она проскользнула в темную прохладную столовую. Столы и стулья были сделаны из того же дерева, что и пол и стенные панели — возможно, всю эту комнату вырезали из одного гигантского цельного куска дерева. Все было мягкое и гладкое, отполированное временем. Я увидела свое отражение-тень в досках пола.

Если верить Горацию, это была самая суть, сердцевина. Святая святых. Те, кто сейчас тихонько трудится здесь — режет овощи, моет полы, составляет расписание, непременно в льняных форменных халатах, — все они в свое время откроют собственные рестораны, станут почетными гостями на телевидении и авторами популярнейших кулинарных книг. Я проникла в самую сердцевину калифорнийской кухни. Здесь, как и на кухне у шефа Кейт, из блютуз-колонок играл хип-хоп.

Женщина в халате скользнула дальше, на кухню, и я шла за ней, пригнув голову, стараясь ступать след в след, боясь кому-нибудь помешать.

И тут я увидела печь.

Она была грандиозна: со светлым каменным куполом, темными блестящими кирпичными стенами и зевающей пастью, из которой вырывались языки пламени. Жар стоял такой, что казалось, его можно потрогать. Проходя мимо, я увидела, как женщина-пекарь с красным лицом и огромными руками сует в печь длинную деревянную лопату и сильным движением вытаскивает наружу сразу две буханки, на вид грубоватые, потемневшие сверху. Ее хлеб выглядел еще более по-деревенски, чем хлеб Эверетта Брума, и походил на его далекого предка из тьмы веков, когда жизнь требовала большей суровости. Женщина выложила буханки на стол, к другим таким же, и еще раз закрутила лопату в воздухе, на сей раз просто для собственного удовольствия.

— Супер! — я не собиралась произносить это вслух.

Она меня услышала, и по ее лицу расплылась порочная ухмылка.

На столе я заметила пластиковую бадью с закваской. На ней красовалась наклейка с именем закваски: «Дрожж Вашингтон».

Женщина в халате ждала меня у следующей двери. Я последовала за ней в темное помещение — по сторонам на вешалках висели пальто, на полу стояли ботинки. Мы миновали небольшую уборную и подошли к приоткрытой двери. Женщина в халате легонько постучала и, дождавшись отрывистого приглашения войти, оставила меня наедине с тем, что ждало внутри.

Комната была длинная и узкая. Она была расположена в задней части дома, из высоких окон открывался панорамный вид на задний двор и сад, слегка скрытый вуалью из зарослей стручковой фасоли — она карабкалась по стеклу, и ее листья смягчали свет, падающий в комнату.

Сквозь плети фасоли мне было видно, как по саду ходили люди и наполняли корзины овощами — умиротворенные прислужники в льняных халатах.