Не знаю, как долго я уже в хрустальной темнице, но обещанное прибытие в Эйдиллион грузом давит на плечи. Причалим, и принц попытается бросить меня на земле с людьми, которые ничего не знают об океане. Здесь я хотя бы чувствую запах дома.
Засыпая, я вижу кораллы и кровоточащие сердца. А просыпаюсь в кромешной тьме под удары волн о корпус корабля. Когда я впервые убила человека, было так светло, что я не могла вынырнуть, не прищурившись. Морская гладь едва колебалась, и солнце в мгновение ока растопило осколки кетонского льда, что еще оставались на моей коже.
Мне было двенадцать, а моей жертвой стал маленький принц Калокаири[12].
Это лишь красивая пустыня посреди необитаемого моря. Земля вечного лета, где даже ветер пахнет песком. В те дни зарождалась моя легенда, и королевская семья отправилась в плавание, тревожась куда сильнее, чем кто угодно другой.
Белое одеяние принца дополняла фиолетовая ткань, плотно покрывавшая голову. Он был добродушен и бесстрашен и улыбнулся мне еще до того, как я запела. Когда я появилась из воды, он назвал меня «ahnan anatias’ — «маленькая смерть» на калокаирском.
Мальчик не испугался, даже когда я оскалилась и зашипела, копируя мать. Забирать его сердце было не так уж противно. Принц сдался почти добровольно. Еще не услышав песню, он протянул руку, чтобы прикоснуться ко мне, а после первых неуклюжих нот медленно слез с пришвартованного парусника и пошел на глубину, ко мне.
Я позволила ему сначала утонуть. Пока его дыхание замедлялось, я держала принца за руку, и лишь когда убедилась, что он мертв, потянулась к сердцу. Действовала осторожно. Не хотела, чтобы было слишком много крови, когда семья найдет его. Не хотела, чтобы они представляли его страдания, тогда как принц умер очень мирно.
Забирая его сердце, я гадала, ищут ли его. Они уже поняли, что мальчик пропал с судна? Выкрикивают ли сейчас в океан его имя? Будет ли так кричать моя мать, если я не вернусь? Ответ на последний вопрос я знала. Королеве было бы плевать, исчезни я навсегда. Обзавестись наследниками несложно, и в первую очередь моя мать всегда Морская королева, а во вторую… во вторую нет ничего. Я понимала: взволнует ее лишь то, что я не забрала сердце принца, пока тот был жив. Что она накажет меня, поскольку я не доросла до чудовища. И оказалась права.
Мать ждала моего возвращения. Подле нее идеальным полукругом выстроились другие члены королевского семейства. Впереди — сестра Морской королевы, готовая меня приветствовать, а за ней шесть ее дочерей. Калья стояла последней, рядом с моей матерью.
Едва взглянув на меня, Морская королева тут же все поняла. Я видела это по ее улыбке и не сомневалась, что от меня разит сожалениями о смерти принца Калокаири. И как бы я ни прятала взгляд, она точно знала, что я плакала. Слезы давно растворились в океане, но глаза мои были налиты кровью, и я слишком тщательно стерла с рук все следы убийства.
— Лира, — произнесла королева. — Дорогая.
Я положила дрожащую ладонь на ее протянутое щупальце и позволила медленно притянуть меня в объятия. Когда мать посмотрела на мои чистые руки, Калья прикусила губу.
— Ты принесла подарок для любимой мамочки? — спросила Морская королева.
Я кивнула и полезла в сетку на талии.
— Я сделала, как ты велела. — Я баюкала сердце юного принца, подняв его над головой. Дар, трофей, коего она так жаждала. — Мое двенадцатое.
Гладкое щупальце погладило меня по волосам, затем сползло ниже, прошлось вдоль позвоночника. Я старалась не моргать.
— И правда, — голос Морской королевы напоминал рассветный бриз — плавный и нежный. — Но, похоже, ты невнимательно слушала.
— Он мертв, — сказала я, думая, что это точно самое главное. — Я убила его и забрала сердце.
Я подняла подарок повыше, едва не прижимая его к ее груди, дабы она почувствовала безмолвие сердца принца на фоне холода собственного.
— О, Лира! — Мать стиснула мой подбородок ладонью, пройдясь по щеке когтем большого пальца. — Но я не говорила тебе плакать.
Не плакать когда? После убийства принца или сейчас, в ее руках, на глазах королевской семьи? Я не знала точно, но губы мои дрожали от того же страха, что сотрясал руки, и когда первая капля выскользнула из моего красного глаза, королева тяжело вздохнула. Она подхватила слезу на палец и тут же стряхнула ее, словно кислоту.
— Я сделала, как ты велела, — повторила я.
— Я велела тебе заставить человека страдать. Вырвать из его груди все еще бьющееся сердце. — Мать провела щупальцем по моему плечу и тонкой шее. — Я велела тебе быть сиреной.
Когда она отшвырнула меня прочь, я испытала облегчение, ибо желай она моей смерти, то попросту раздавила бы. А теперь… меня могли избить. Могли унизить и пустить кровь. Если бы несколько ударов успокоили королеву, то все было бы не так плохо. Я бы легко отделалась. Но глупо было полагать, будто она решит наказать только меня. Что толку ругать дочь, коли вместо этого можно ее ломать и переделывать под себя?
— Калья, — позвала королева. — Не окажешь мне услугу?
— Сестра. — Тетя выплыла вперед, лицо ее вдруг исказилось от боли и горя. — Прошу, не надо.
— Ну-ну, Крестелл, — протянула моя мать. — Не стоит перебивать королеву.
— Она моя дочь.
Помню, сколь ненавистно мне было смотреть на сгорбленные плечи Крестелл. Она будто уже готовилась к удару, когда говорила.
— Тише, — проворковала королева. — Давай не будем ссориться на глазах у детей.
Затем повернулась ко мне и протянула руку к Калье, словно преподносила ее в дар, как я калокаирское сердце. Я не шелохнулась.
— Убей ее, — приказала Морская королева.
— Матушка…
— Вырви сердце, пока она будет кричать, как ты должна была поступить с человеческим принцем.
Калья поскуливала, боясь пошевелиться или даже заплакать. Она посмотрела на свою мать, потом на меня, часто-часто моргая. Так и мотала головой из стороны в сторону.
Это словно глядеться в зеркало. Ужас на лице Кальи вторил моему, каждая капля моего страха отражалась в ее глазах.
— Не могу, — сказала я. И добавила громче: — Не заставляй меня.
Я попятилась, качая головой так неистово, что рык королевы прозвучал размыто.
— Глупое дитя! Я предлагаю тебе искупить вину. Ты знаешь, что будет, если откажешься?
— Мне нечего искупать! — закричала я. — Я сделала, как ты велела!
Морская королева сжала трезубец, и с лица ее исчезли остатки сдержанности. Глаза ее все чернели и чернели, пока из них на меня не уставилась сама тьма. Океан застонал.
— Нужно задавить человечность, коей ты заразилась. Разве не понимаешь, Лира? Люди — это чума, что погубила нашу богиню и стремится уничтожить нас. Любая сирена, проявившая к ним сочувствие, подражая их любви и печали, нуждается в очищении.
